что покажет… Рекордный срок беременности у нас тогда не превышал пяти недель, а потом снова кровотечение, слёзы, отчаяние. Раз за разом. Год за годом.
Но Владька оказался упрямым: он самостоятельно дотянул аж до восьми недель, и врачи наконец-то скомандовали – идём дальше! В тот же день Маринку положили в больницу, и она провела там всю беременность, практически не вставая с кровати, в то время как я драл жилы, тайком от неё втюхиваясь в несусветные финансовые авантюры, но успел-таки построить дом к рождению сына.
Упрямым Владька оказался до самого конца.
Маринка была против, и я больше не брал его в свою маленькую кузню, расположенную на заднем дворе головной точки «ЧерметЮга», а когда, бывало, заезжали ко мне в управление, запрещал в неё ходить. Но его всё равно туда тянуло, и в тот роковой день сын просто уличил момент пока я отвлёкся и сбежал…
Это была трагическая случайность – взрыв газового баллона. Причём, и баллон-то был совсем небольшой… Но что это теперь меняет?
Занятый последствиями ЧП, я тогда даже не сразу понял, что Владька не ждёт меня больше в кабинете и не скучает в машине. А когда дошло – носился как сумасшедший по территории, звал его, искал сам, заставлял искать своих работяг. Думал, сын просто испугался взрыва и спрятался. Ему ведь было всего семь…
…Маринка обвинила во всём меня, придумав какие-то тайные от неё посещения кузни вместе с сыном. Это был полный бред, но я не возражал. Не оправдывался. Я даже не дышал, боясь навредить ей ещё больше. Решил – если ей будет проще пережить горе, идя войной против врага в моём лице – я готов.
К тому же, я и сам винил себя.
Но я ведь не хотел, чтобы так случилось! Я ведь тоже любил сына больше жизни, и миллионы раз проклял судьбу за то, что она не взяла тогда меня вместо него. И всё же, я надеялся, что пройдёт время, и общая беда всё равно сплотит нас с Маринкой, и мы переживём эту боль вместе. Иначе быть не могло, ведь это были МЫ… Но не учёл того, что и сам вовсе не железный.
Маринка рвала и метала, а я замыкался, давился этими ни с кем не разделёнными горем, болью и обидой. Потом наши роли вдруг поменялись. Потом смешались… А потом уже и сам чёрт не смог бы разобрать во что мы превратились сами и превратили нашу любовь.
Целый год Ада, из которого не было выхода, потому что и отказаться друг от друга мы тоже не могли. Больные общим горем и созависимые, мы просто самоуничтожались, заодно уничтожая и друг друга тоже…
– Ну надо же, какие люди! – донеслось мне в спину из кромешной темноты гостиной, когда я, стараясь не шуметь, шёл прямиком от входа к лестнице наверх. – И чем же обязаны такой чести?
Я щёлкнул выключателем дежурного света ступеней и в его неверном свете разглядел силуэт сжавшейся в комок жены на диване. Я не видел её уже почти неделю, ведь наше безумие дошло до того, что большую часть времени я теперь жил в служебной квартире в городе.
– Я не мог приехать раньше, извини.
