мать обратно, а я сидела обиженная и думала: «Вот какую благодарность мы с Лелькой получили от отца. Мы с ней вкалываем дома, всю работу делаем, мать его бросила, а он ее прощает и назад зовет». (Зигмунд Фрейд был абсолютно прав, я переживала эдипов комплекс в полном объеме!).
Мать начала поджидать нас у школы. Сестра общалась с ней, а я нет. Мне было ужасно тяжело и стыдно ее видеть. Я только помню, что, когда мать вернулась, она стала меня шпынять. Ситуация осложнилась еще и тем, что она начала пить.
Оглядываясь в прошлое, я должна сказать, что моя мать была для меня непонятной фигурой. Семь лет я жила с бабушкой и с дедом. Семь лет я ее не видела, а она ни разу не приехала ко мне. Я должна ее принять, я это понимала, но я была слишком маленькой и жестокой. Я не видела полутонов, а только: белое – черное. Мать я видела исключительно в черных тонах. Ее образ жизни ограничивался нуждами собственной персоны. Она называла себя «пани» и вела себя соответственно. Муж – дурак и пьяница, дети – рабы для выполнения работы, которую она не любила, а не любила она всю работу.
Однажды я сказала матери прямо, что она не имеет права так обращаться с нами – не пускать в школу, например, когда надо копать картошку. Или мы делаем уроки, а мама заставляет нас заниматься работами по хозяйству.
Она мне ответила:
– Пусть вас тут хоть десять штук бегает, я могу быть матерью-героиней, и я не обязана о вас заботиться.
Почему она так считала, я не знаю, но закончилось все печально. Как только мы стали совершеннолетними, мы в прямом смысле этого слова убежали из дома: я уехала в Ленинград, а сестра в Даугавпилс. Я жалею, что не вытащила из этого дома брата и сестру, когда обжилась в Ленинграде. Когда я думаю об этом, меня мучает чувство вины. Наша мама, оставшись с отцом и маленьким сыном, продолжала жить в свое удовольствие. Рома рос беспризорником. Я редко приезжала домой, мне нечего было там делать.
Вскоре при невыясненных обстоятельствах умерла сестра. Я приехала на похороны. Упадок и бесхозяйственность, царившие в доме, поразили меня. Мама все чаще стала попадать в психиатрическую больницу, потом она стала терять слух, причем очень быстро, и вскоре оглохла совсем. Ее отправили в психоневрологический интернат. Бедная моя мама! Она не хотела ничего слышать, что ей говорят люди, дети, муж, и она ничего больше не слышала. Она хотела жить как пани, и она так и жила в интернате, где за ней ухаживали врачи и медсестры: все по расписанию, все на подносе. Ее мыли, кормили, причесывали, водили на процедуры – чем не жизнь пани? Человек получает от жизни то, что он хочет. Всегда. Ни своим чудесным шкафом, ни своими драгоценностями она не воспользовалась! Все мало-помалу разобрали чужие люди… А ее дети остались ни с чем…
Мои последние сны о матери
Умерла мама летом. Я увидела ее перед смертью. Я приехала на две недели в Литву, в деревню, где жила ее сестра. Мама была после инсульта. Говорить она не могла. Я не знаю и уже не узнаю никогда, узнала ли меня мама. Когда я ее увидела, я была поражена,
