накрыли столы в княжьей избе и в гриднице, чтобы вместить всех приглашенных, подали поминальное угощение – пшеничную кашу с ягодами черемухи, блины, кисель. Старейшины сидели с суровыми лицами, все в белых рубахах швами наружу.
– Вся родня за столом сидит, только нету одного гостя милого, – причитала старая княгиня Чтислава, – гостя милого, моего сынка любезного, Володимера свет Доброгневовича! Как одно на небе солнышко, так один ты был у родной матушки! Как один на небе светел месяц, так один ты был, князюшка, в земле деревлянской!
Волхвы пели кощуны, описывая путь души на Тот Свет, вспоминали сказания о предках Володыни, с которыми он теперь повстречается. Предслава вступала в свой черед, причитала и жаловалась:
– На кого-ты меня приоставил-то? На кого ты меня припокинул-то? – но делала это скорее по обычаю, за прошедшие дни наконец приняв смерть мужа и смирившись с переменой в своей судьбе.
Гораздо больше ее в это время занимало другое: теперь ей очень хотелось бы знать, что ее муж действительно ушел Велесовой тропой и больше не станет ее тревожить. Ночами она спала плохо: боялась темноты, боялась закрыть глаза, несмотря на то, что ложилась теперь не одна, а между Снегулей и Чтиславой, чье присутствие должно было защитить ее. Огня не гасили до рассвета, но стоило ей опустить ресницы, как темнота вновь тянула к ней сотни цепких рук, рядом слышалось шуршание свивающегося в кольца исполинского змея, пришедшего за ней…
А и спрашивает Велес у Володимера Доброгневовича:
Все ли тебе, молодцу, понравилось,
как твоя душа поминается?
Отвечает молодец, свет Доброгневович:
Все мне, молодцу, понравилось,
Только одно не нравится –
Что жена моя горько плачется,
Горючими слезами заливается… –
пел Далибож, и Предслава действительно не могла удержать слез, слушая, как устами волхва ее муж окончательно прощается с белым светом и кланяется богу Закрадного мира. Хорош он был или плох, но это был ее муж, она с самого детства привыкла связывать с ним свою судьбу, собиралась жить рядом с ним до седых волос, в мечтах видела себя и его в окружении детей и внуков, и ей трудно было по-настоящему принять то, что все мечты развеялись и действительность ее – горькое бесплодное одиночество.
– Был у меня хороший муж, был, да и не стало, – уняв слезы, произнесла она, когда Далибож окончил. – Не стало, да и не надо.
Эти слова тоже предписывал обычай: сегодня был последний день, когда полагалось горевать и причитать по мертвому. После проводов души слезы родных затруднят ее переход к новому рождению и потому вредны; обычай велит вдове смириться с потерей и не мешать умершему идти своей дорогой. И едва ли кто из довольных своим бывшим браком вдов произносил эти слова с большей искренностью, чем Предслава: она надеялась, что теперь-то покойник больше не придет к ней,
