– Тише, не шевелись, я смазала ожоги мазью, которую назначил лекарь.
– Лекарь был здесь?!
– Был. Сальмос его позвал, – процедила сквозь зубы женщина. – Испугался.
Я пошевелилась и не почувствовала боль – может, это так действовала мазь?
– Вам нужен покой, Элиз.
– У меня его уже никогда не будет, Дори.
Отца и брата нет. Меня некому защитить. Слёзы вновь накатили на глаза, но я сдержала их – что толку от того, что я буду себя жалеть? Мне нельзя. Иначе… иначе поддамся этому тирану и убийце…
…Весь вечер и всю ночь я пролежала на животе, думая обо всем случившемся, и боялась, что Сальмос протрезвеет и поднимется ко мне в спальню. Хоть нянюшка и была рядом, но разве она может ему противостоять? А лекарь ведь видел меня изуродованную! Интересно, как Сальмос перед ним оправдывался? Что сказал? Наверное, дал ему кучу денег за молчание.
В следующий раз, когда я очнулась, был уже вечер. Дориан принесла ужин, но есть я не хотела. Нянюшка хоть и не показывала, но глаза её были на мокром месте – она переживала за меня сильно.
Я кое-как поднялась – поесть нужно, и я заставила себя. Силы мне необходимы, хотя, по правде, не хотелось жить. Сальмос унизил меня и втоптал в грязь, поставив печать принадлежности.
Но гнев угас, и это меня пугало, а когда увидела в зеркало, во что превратилась моя спина – вся в алых пятнах, с засохшей коркой и синяках – содрогнулась, меня пробрала мелкая дрожь. Хотелось разрыдаться, но я поджала трясущиеся губы.
Нянюшка подошла ко мне незаметно, взглянула с печалью и волнением.
– Бежать вам нужно.
– Бежать? – повернула я к ней голову и опустила взгляд, покачала головой: – Он найдет меня.
Это бессмысленно. Всю землю перероет, бросит на поиски своих верных псов, не успею я за стену выйти.
– Не найдёт, – твёрдо заявила нянюшка.
Я вновь повернулась к ней, внимательно посмотрев.
– Что ты задумала, Дори? Выкладывай, – потребовала, внутри воспарила надежда.
– Ох, грех мне будет на душу, да простит меня Слепая Дева, – запричитала женщина.
– Говори же, что придумала, – велела я строго.
– Вы вся в матушку, она тоже была худенькая – я-то знаю её с пелёнок. Подвижная, весёлая, проказничала много….
– К чему ты клонишь, говори же скорее, – сжала кулаки, теряя терпение.
Нянюшка сглотнула.
– Вы косы-то отрежьте и мужскую одежду наденьте, и никто вас никогда не признает.
Я смотрела пристально и долго на няню, осмысливая сказанное. На мои губы медленно наползла улыбка.
– Дори, ты молодец! – наконец, выдохнула я.
Она рукой махнула.
– Да что вы! Я бы никогда такого вам не пожелала, но… Сальмос погубит вас, – дрогнул её голос, а на глаза набежали слёзы.
Я повернулась
