я собственные слова, останавливаясь, как вкопанная, посреди лестницы.
И едва не застонала в голос, осмысляя только что промелькнувшую догадку. Дома в папиной мастерской я в момент "перехода" придерживала зеркало одной рукой за раму. То есть оно не было ничем закреплено. Очевидно, что в момент моего падения оно тоже упало и наверняка разбилось.
– Нет! Только не это! Пожалуйста! – вспоминая в мельчайших деталях обстановку мастерской, окончательно приходила к выводу, что зеркало сто процентов должно было разбиться – за моей спиной тогда как раз находился острый угол стола.
Так что я могла теперь хоть бегать вокруг этого – местного, хоть прыгать, хоть понюхать, хоть лизнуть, хоть станцевать с бубном – результат останется прежним.
– Может быть к доктору, мадемуазель? – уже пугаясь не на шутку, спросила девушка.
– Нет, благодарю вас… пожалуйста, просто в кровать. – глядя в пол, сипло попросила я – горло свело судорогой сдерживаемых слёз.
Едва добравшись до постели, зарылась под одеяло и беззвучно заплакала. Хотя желание было – просто выть. Душечки переживательно потолклись у моей кровати, но из своего убежища я так и не вылезла.
Доктора ко мне всё-таки притащили. Пришлось прикинуться спящей. Лев Петрович списал всё на переутомление, решил, что рано меня отпустил в пучину бурной ученической деятельности, велел не будить и завтра оставаться в кровати.
13
Утром и в самом деле проснулась больная. В дортуаре было пусто – одноклассницы, видимо, были на занятиях. Странно, даже не слышала ни колокола, звеневшего подъём, ни звуков их сборов.
Хотя, чего странного – всю ночь протаращилась в белый потолок, пытаясь осмыслить, оценить ситуацию, поискать какой-то выход. А выход никак не находился. Раз за разом прокручивала всю цепочку событий и возвращалась к единственному выводу – я здесь навсегда. Слёзы отчаяния сами собой катились по вискам, заливая волосы и подушку. Даже не помню, в какой момент организм милосердно отключился, и я уснула.
Теперь голова была тяжёлой и совершенно отказывалась думать. Всё тело почему-то ломило, как будто накануне весь день таскала мешки с картошкой. Лицо, даже по ощущениям, от слёз распухло так, что не хотелось смотреться в зеркало. Шевелиться тоже не возникало ни малейшего желания.
Надо было как-то вытаскивать себя из этого состояния обмороженного отупения. С этой мыслью я снова уснула.
Глаза открыла уже к обеду. В комнате по-прежнему было пусто, а на тумбочке возле кровати стояла моя порция еды. При виде её сперва замутило. И тут же, противореча этому факту, в животе заурчало. Организм, игнорируя мои переживания, имел личное мнение на этот счёт, всё-таки, хотел жить и требовал "топлива".
Пришлось сесть и нехотя засунуть пару ложек в рот. А там, знаете, и само пошло. Слопав свой обед, снова упала на кровать и задумалась. Еда подействовала успокаивающе. По крайней мере, нервы немного улеглись и в голове
