поближе. Она подошла к столу и налила в бокал девушке еще сока.
– Спасибо, – поблагодарила та. – Эти маленькие бутербродики такие соленые! Их просто невозможно съесть больше десяти штук за раз.
Она ослабила розовую ленту на талии и выдохнула.
– Зачем же вы их едите? – спросила Эмма, разглядывая девушку.
Остренькое личико, немного лопоухое и обрамленное выгоревшими прядками, курносый нос. Сочные губки, яркие, как ягоды, россыпь веснушек на золотистой коже. Отчего, интересно, ее считают фавориткой? Она, конечно, милашка…
– Милаша, – сказала невеста.
– Что? – не поняла Эмма.
– Я – Милана Фонжевьен, но все зовут меня Милаша, – пояснила та. – Знаете, сколько бутербродов было в каждой тарелке? Двадцать. Смотрите, три блюда, значит, всего шестьдесят штук. Шестьдесят. Шесть и ноль. А шесть – число диавола. Я съела одну, но осталось пятьдесят девять, а девять – это перевернутая шестерка. Пятьдесят восемь – плохое число. Моя нянюшка в пятьдесят восемь лет подвернула ногу. На ровном месте! Пятьдесят семь, пять плюс семь – двенадцать, это две шестерки, два числа диавола. Пришлось есть еще.
Эмма внимательно посмотрела в голубые глаза Милаши. Там была звенящая пустота, и смутные обрывки мыслей пролетали в небесной голубизне легкими облачками. Вот у Бригитты совсем другие глаза – подумалось вдруг. Такие живые, цепкие, в них сразу виден и ум, и характер…
– А потом мне захотелось пить, – пожаловалась девушка, оттопырив нижнюю губу. – И я забыла, сколько съела.
– Милана, – высокая женщина в синем платье, так выгодно подчеркивающем и стройную фигуру, и темные волосы с красным отливом, быстро подошла к своей невесте, отобрала у нее бокал и, поставив его на стол, отряхнула крошки с высокой груди девушки. – Сейчас наша очередь. Ты помнишь, о чем мы говорили?
– Если меня спросят – невинна ли я… – начала девушка, нахмурив от усилия лобик.
– Ты ответишь «да», спокойно и уверенно, – кивнула женщина с красными волосами, так туго затянув розовую ленту на ее талии, что Милаша охнула.
Вот наряд у невесты оказался на редкость продуманным: квадратное декольте открывало изящные ключицы, и верхнюю часть груди. Золотистые холмики вздымались над белой пеной кружев, вызывая ассоциации с аппетитными булочками в сахарной пудре. И без того тонкая талия подчеркнута атласной лентой, а пышные юбки похожи на облако. Смело – надеть белое, как будто Милана Фонжевьен уже идет к алтарю…
– Но я целовалась с Лиамом, – громко прошептала Милаша, склонившись к менталистке. – Этой весной, когда цвели вишни. Лепестки кружились на ветру и жужжали пчелы…
– Это неважно, – ровно ответила менталист, и на ее скульптурном лице лишь четче выделились желваки. – Поцелуи не в счет.
– С языком, – возразила Милаша, распахнув голубые глаза.
Ментальная волна, хлестнувшая от женщины, была такой силы, что задело даже Эмму. Она отшатнулась и вцепилась в край стола.
– Я
