не могла перестать думать об этих детях. Мы ни разу не встречались, но у нас было столько общего. Все наши жизни пришли к одной и той же точке, повторявшейся снова и снова.
Они стали мне такими же родными, как Таннер. Семь девочек и два мальчика, два милых маленьких мальчика. Я хотела узнать о них все, что смогу, но узнавать было почти нечего. Никто из них не успел толком пожить от колыбели до могилы. Даже самая старшая из нас едва-едва пошла в школу. Все мы любили кукол, игры, раскраски, «Улицу Сезам» и «Могучих рейнджеров».
Мы все были примерно одного возраста, когда Шейверс нас похищал, но со временем с моим восприятием случилась странная перемена. Все они остались прежними, а я повзрослела. Поэтому теперь я была им старшей сестрой. Я могла представить себя старушкой, седовласой и морщинистой – если я протяну столько лет, – за которой до сих пор таскается выводок братьев и сестер, так и не доживших до второго класса. Они будут ходить за мной хвостом всю мою жизнь. Было бы лучше, если бы никто из нас не родился, но мы родились, и после того, что с нами случилось, я одна должна была жить за всех.
Поэтому я ими заинтересовалась. Если бы я занималась в университете социологией, то могла бы взять это в качестве задания: «Проект „Выжившая“».
Охотнее всего со мной разговаривали матери. Отцы – те, кто остался в семье, – не слишком. А может, они и хотели бы поговорить, но затвердевшее горе сделало их неспособными выразить что-нибудь, кроме самых простых жалоб на эту тяжесть в сердце, на этот камень, который все никак не выйдет.
А вот мамочки? О боже, да. Стоило мне представиться им на пороге, как они приглашали меня в дом и обнимали, будто давно потерянную родственницу. Сначала я боялась, что они будут ненавидеть меня за то, что я не умерла, но ни с одной этого не случилось. Я была чем-то вроде живой связи с самой страшной и дорогой из их потерь. Я была человеческим потенциалом, который продолжал реализовываться; будущим, которое могло бы у них быть.
В каждом случае у меня создавалось впечатление, что все их родственники и друзья, все знакомые готовы были какое-то время их утешать, но потом достигали предела, за которым не хотели больше об этом слышать. «Пора отпустить прошлое и жить дальше, тебе не кажется?» Я была поражена тем, что эти девять женщин так и не собрались вместе, чтобы организовать собственную закрытую группу поддержки.
И тут появилась я, вся внимание, желающая узнать все, что они готовы были поведать о потерянных дочери или сыне. Они говорили столько, сколько я слушала. Я слушала столько, сколько они хотели говорить. Их детки оставались для них если и не живыми, то ощутимо присутствующими, и ни одна из матерей не хотела, чтобы было иначе.
Да – куклы, игры, раскраски, «Улица Сезам» и «Могучие рейнджеры»… но кроме этого мне рассказывали еще и о черточках, отличавших каждого ребенка от других.
Дина Линн Роу почти с самого начала была такой юркой маленькой обезьянкой и мастерицей побегов, что однажды выбралась из кроватки, залезла под нее и пинала до
