ловил себя на мысли, что не хочется. Он отвлекался от семейных неурядиц, с головой уходил в работу, не замечая, как летят дни и недели. До нужного здания он добрался за четыре минуты, провел машину по дорожке, прижал к бордюру. Дул холодный ветер. Праздношатающихся граждан было немного. Лавочки и детские площадки пустовали. Начиналась тоскливая пора. Пережить ноябрь – а там уже легче, преддверие Нового года, затем преддверие весны… Под козырьком прохлаждались трое, курили, пряча озябшие руки в карманы. Надеть перчатки что-то мешало. Хорошо хоть, теплые кепки извлекли из домашних загашников.
– С прибытием, Михаил Андреевич, – приветствовал командира капитан Вишневский, одетый в короткое черное пальто. Модничать этот брюнет любил, в любой ситуации смотрелся пижоном. Хорошо, что работали не по фарцовщикам, иначе к Григорию появились бы вопросы.
– Приветствую, – он с каждым присутствующим поздоровался за руку, – на месте клиент?
– На месте, товарищ майор, – кивнул обычно смешливый, а сегодня серьезный Вадик Москвин (впрочем, сегодня, в связи с известными событиями, все были серьезными). – Квартира на третьем этаже. Довели до двери – и назад, ждем. Пусть поест, чтобы в камере не кормить. Жена не работает, приготовила, поди. Он обычно в двенадцать пятьдесят из дома уходит, успевает добежать до рабочего места.
– Хорошо, – Михаил покосился на циферблат. – Стоим и курим. Пусть допивает свой компот.
– Милосердный вы, Михаил Андреевич, – усмехнулся Григорий. – Но все так, приговоренных к смерти тоже плотным завтраком кормят. Казалось бы, зачем? Даже переварить не успевают…
– По телику уже передали, Михаил Андреевич? – Третий член команды, Алексей Швец, крепыш с маловыразительным лицом, сурово смотрел из-под бровей. Не имело смысла спрашивать, что он имеет в виду.
– Передали, – кивнул Кольцов. – Кириллов выступил.
Возникла неловкая пауза. Мужчины курили, прятали глаза.
– Что же будет теперь? – пробормотал Москвин. – Не было еще такого на моей памяти, внезапно всё, непривычно… Печально, конечно, – спохватился сотрудник КГБ.
– Прорвемся, – уверил Кольцов. – Пятнадцатого похороны, а потом… в общем, жизнь продолжится, нормально все будет.
«Нет незаменимых», – хотел добавить он, но прикусил язык. Все свои, но лучше помолчать. Насчет незаменимых Иосиф Виссарионович сказал – и был, безусловно, прав. Личность в истории имеет значение, но не такое, чтобы рушились основы и все летело к черту. Три десятилетия назад, когда скончался Сталин, все было куда драматичнее. Народ скорбел, люди теряли ориентиры, не знали, как жить. Смерть генералиссимуса воспринималась как личная трагедия. Но справились, впоследствии населению даже намекнули, что в чем-то отец народов был не прав. Сейчас всё проще. Заслуги усопшего скромны. Из обычного человека сделали божницу. Все его видели – больного, шамкающего, гремящего орденами и медалями, исполненного тщеславия и собственной
