все не гас и не гас. Огромная сутулая тень трепетала на бугристой стене пещерки.
– Степан Тимофеевич, – жалобно сказал я. – Но ведь ничего этого не было…
– Чаво не было? – встрепенулся старик.
– Атамана Уракова не было… Головы отрезанной не было… Это ж народное сказание…
– Народу не веришь? – Седые брови шевельнулись угрожающе.
Народу… Тут себе-то поди поверь! Смириться с происходящим означало признаться в собственном сумасшествии.
«Больной! – вспомнилось вдруг. – Не занимайтесь самолечением!»
И поступил я подобно старой моей знакомой. Грибочки она любила. Нажарила однажды целую сковородку, отведала – и чувствует: траванулась. Вызвала «скорую», отомкнула входную дверь, а сама села доедать – уж больно вкусно было. Все равно ведь приедут – откачают.
Так и я. Мысленно пообещал себе непременно показаться, вернувшись в город, дружку-психиатру, а сам с замиранием продолжил беседу.
Независимо от того, представлял ли собой старикан физическое явление или же существовал исключительно в моем мозгу, кое-какие выводы из его речей прямо-таки напрашивались. Было уже, к примеру, ясно, что передо мной отнюдь не историческая ипостась Стеньки Разина, а именно фольклорная, хотя еще поди пойми, которая из них хуже.
– Степан Тимофеевич! Я ведь это все у Садовникова читал…
– Садовников?.. – озадаченно переспросил он. – Чавой-то не помню…
– Да как же вам его помнить!.. – вскричал я, истово прижимая к голой груди влажную одежку. – Он аж через двести лет родился после того, как вас… на Красной площади… ну… четвертовали…
– Четвертовали, да не того… – зловеще усмехнулся старик. – Четвертовали они… Мне Богом суждено до последнего дня клады хранить да от змеев страдать… Ну и чаво он? Этот твой Садовник…
– Книжку издал, – растерянно сказал я. – «Сказки и предания Самарского края». Песню про вас сочинил… «Из-за острова на стрежень…»
– А-а… – смягчился, покивал. – Песню слыхал… – вздохнул и добавил сокрушенно: – Раньше-то ее чаще играли…
– Так что у вас на самом деле вышло? С девушкой этой…
– С которой?
– Ну… чья голова…
А сам подумал: во даю! Допытываться у легенды, как оно все было не по легенде, – до такого еще додуматься надо!
– С девкой-то? – Совсем закручинился старик, брови свесил. – С девкой оно, конечно, все поиначе… Иду энто я в ту сторону, куды атаман велел, а сам мамыньку с тятенькой споминаю. Не стерпел – заплакал. Малой был ишшо… Тут она. Я слезыньки-то утер, говорю: «Здравствуй, красна девица, перва моя встреча!» Шапку снял, перекрестился, вынул сабельку из ножны…
– «Взвилася могучая рука с вострою шашкой кверху…» – в восторге подхватил я, вспомнив, как там дальше.
Оказалось, не так.
– Ага… – враждебно отозвался старикан. – Взвилася она там! Развилася… Гляжу на нее, на девицу эту – и не жалаю в разбойники. К мамыньке с тятенькой жалаю…
– Ну?
