пятнадцать она еще ни с кем не встречалась. В школе особых проблем, а тем более конфликтов у нее не было. Иварс поймал себя на мысли, что пытается встать на место своей дочери и оценить вероятные и не очень причины того, что произошло. Какая разница, ведь ее все равно не вернешь?
Иварс снова раскрыл книгу, прищурил глаза, но уже не смог найти того, что-только что читал. Перед глазами плыли круги. Комната показалась ему маленькой и совершенно лишенной воздуха. Он почувствовал, что задыхается, и начал отчаянно глотать воздух, как глотают воздух только что пойманные рыбы или пытаются надышаться мальчишки, ныряющие летом с лиепайского мола.
– Нет, нет, нет. – С усилием Иварс смог наконец встать. – Этого не может быть!
Он швырнул книгу в угол комнаты, быстро подскочил к окну, дернул за шпингалеты, открыл первую раму, затем дернул вторую. Она не поддавалась. Иварс с силой дернул за ручку и, вырвав шпингалет, высунулся в раскрытое окно и сделал глубокий вдох.
Неожиданно Иварс почувствовал, что в комнате есть кто-то, кроме него. По крайней мере, такое ощущение у него возникло в тот момент, когда он наконец понял, что оставить книгу, заложенную свежим букетом, мог только человек, который либо приходит сюда, либо… Иварсу снова стало нехорошо. Легкий холод пробежал по спине, ноги стали совершенно ватными. Он задыхался, несмотря на то что стоял у распахнутого окна. Его душил страх, страх перед тем, что-тот, кто убил его дочь, может быть здесь. Или бывает здесь. Или может прийти с минуты на минуту.
Что-то скрипнуло. Шелохнулась занавеска. Иварс затаил дыхание, но снова стал задыхаться. Где-то рядом кто-то есть. Кто-то стремится сюда войти, вот-вот ворваться, чтобы расправиться с ним так же, как с Анной. Расправиться – и нарисовать на лбу своей жертвы свастику. Пусть все думают, что это крест Лаймы. Пусть строят свои догадки. Но человека уже нет, еще одна жертва. Его убьют, точно убьют. Вот легкий скрип повторился. Снова шелохнулась занавеска. И стало прохладно, по комнате загулял сквозняк.
Занавески вырвались наружу из окна и стали хлопать по рамам. Иварс задрожал, закрыл глаза. Так продолжалось всего несколько секунд. Холод командовал телом, но он вспотел. Ему было страшно, но он не кричал, не проронил ни звука, ни слова.
Иварс, стараясь не шуметь, ступил, потянулся – и уже держал в руке маленькую фарфоровую вазочку. Сквозняк усилился. Что-то снова скрипнуло, только чуть отчетливее. Иварс заплакал, как не плакал в тот момент, когда узнал, что его дочери больше нет, как не плакал даже на ее похоронах. Минута. Снова скрип. Иварс уже ничего не видел от слез, только сжимал в руке вазу.
Вдруг послышался скрип, а за ним Иварс услышал звук шагов. Шаги приближались. Занавески продолжали яростно хлестать по рамам. Прикрытая дверь в комнату распахнулась. Иварс зажмурил глаза, покачнулся, споткнулся на разбросанных повсюду книгах, упал на колени и почти сразу же с яростью бросил вазу в сторону двери.
Все стихло. Иварс даже не слышал ни звона стекла, ни того, что было потом. Ничего.
