какой сюрприз ему устроила Иришка, вскрыв дверь в его отсутствие и оккупировав его душ.
– Однако вы рисковали, – отсмеявшись, заметил генерал. – Он ведь и выстрелить мог…
– Не мог, – отвечала мадемуазель Белью, – не такой он дурак, чтобы с ходу стрелять в красивых женщин.
– Да, – согласился Воронцов, – парень он хладнокровный: сперва думает, потом стреляет. С такими способностями давно бы мог карьеру сделать где-нибудь в ФСБ или даже ФСО, а он все в своем Следственном комитете прозябает.
– Не прозябаю, – поправил старший следователь, – не прозябаю, а стою на страже общественных интересов. И стою, заметьте, очень недурно. Борюсь с преступностью, как организованной, так и самодеятельной. За что меня любят и рядовые российские граждане, и отдельно взятые иностранные барышни…
Понемногу разговор наконец дошел и до новой порции дневников Загорского.
– Если можно, я бы тоже почитала, – сказала Иришка, адресуясь к генералу.
– А вы знаете, в чем там суть? – спросил Воронцов.
Она, конечно, знала. Во-первых, ей Волин рассказывал, во-вторых, один мемуар знаменитого сыщика он ей уже показывал, когда приезжал в Париж. Ей очень понравилось.
– Да, Загорский – фигура обаятельная, такие нравятся барышням, – кивнул генерал. – Что ж, если вам так хочется, мы с Орестом Витальевичем будем только рады.
И он вытащил из папки, лежавшей на диване, увесистую стопку распечатанных на принтере страниц…
Вступление. Волшебник революции
На Стрэнде[1], соединявшем деловой Сити и политический Вестминстер, царил прохладный послеобеденный покой. Кипучие маклеры, незаметные клерки, суетливые чиновники и исполненные важности политики либо уже закончили текущие дела и, как добропорядочные подданные, отправились по домам к женам и детям, либо, словно ночные хищники, затаившись, ждали в своих конторах сумерек, чтобы на совершенно законном основании предаться разнообразным развлечениям – как вполне невинным, так и, увы, весьма двусмысленным. Улица, обычно оживленная, еще недавно забитая экипажами, кебами и людьми, почти опустела сейчас в ожидании вечера, который, как некий лукавый фокусник, вот-вот должен был накрыть ее своим фиолетовым плащом и удивительным образом изменить все вещи вокруг.
Пока же вечер лишь мерцал на горизонте, и непременное сумеречное чудо только начинало наплывать на Лондон, на улицу со стороны Трафальгарской площади вынырнул респектабельный господин лет тридцати пяти в легком темном плаще, с усами, эспаньолкой и зачесанными назад темно-русыми волосами, надежно упрятанными под черный шапокляк. В руке он держал трость, на которую, впрочем, не так опирался, как поигрывал ею. Судя по скорости вращения, трость была не простая, а утяжеленная, с залитым внутрь свинцом. Похожую трость использовал знаменитый русский борец Поддубный, но не для защиты от уличных хулиганов, а затем, чтобы тренировать мышцы даже во время обычных прогулок. Как-то раз он уселся отдохнуть в скверике, трость поставил рядом
Стрэнд – центральная улица Лондона.
