сил, подвергая его опасности быть разбитым до подхода главных сил, хотя предпринимавшиеся горцами против него атаки и были отбиты штыками.
Его однокурсник по Военной академии Н. И. Дельвиг извинял своего друга, так как «отличительной чертой Д. В. Пассека было то, что он не мог идти наравне с другими, а непременно хотел быть впереди»[221].
В европейской войне, по мнению К. К. Бенкендорфа, Д. В. Пассек обратил бы на себя внимание и прославил бы русскую армию, но на Кавказе он был именно тем военачальником, каким там не следовало быть. На Кавказе ничем нельзя рисковать и никогда нельзя было рассчитывать «на авось». Здесь, при всяком предприятии, надо было быть уверенным в силе удара: всякое действие должно было быть спокойно и осторожно взвешено, так как в этом крае десять успехов не могли окупить последствий одной ничтожной неудачи[222].
Наконец в действиях Д. В. Пасека не было целесообразности, поскольку прежде занятая позиция на горе Анчимеер уже обеспечивала защиту от горцев, занимавших Мичикал и прямую дорогу в Андию. Потому действия Д. В. Пасека оценивались как тактический просчет и следствие неумеренных амбиций быть первым в войсках[223].
В силу того, что о прошлом приходится узнавать у живших в нем современников-мемуаристов, следует подчеркнуть, что оценка событий прошлого во многом находится в зависимости от глаз мемуариста, а его пристрастия и антипатии уводят далеко от бывших реалий. Но остается неоспоримым то, что русским дорого обошлась победа Д. В. Пассека.
Как бы то ни было, но первая неделя экспедиции вдохновляла. Захват горы Анчимеер и поспешное отступление противника укрепляли надежды на дальнейшие победы. Начало действий графа Воронцова, «к которому и без того войска имели неограниченную доверенность, было увенчано самым блистательным успехом. <…> Граф поехал по лагерю, здоровался с солдатами и с видимым удовольствием принимал их поздравления»[224].
В свою очередь, взятие Анчимеера произвело в горах потрясающее впечатление. Следствием стало оставление горскими отрядами Мичикальского ущелья. Горцы собрались в значительных силах только уже в Андии.
7 июня снова выпал снег. В лагере все терпели холода, но все были все еще веселы: «весьма часто виднелись меж туманов карикатурные движения плясунов, покрытых грязью с ног до головы. Офицеры нагревали палатки спиртом, пили жженку, бушевали и играли в карты, а потом шли в секреты, на караул, в цепи, на работу. <…> Более всех страдала молодая знать, привыкшая к столичной неге и роскоши, но никто не умел так шумно и казарменно проводить свою лагерную жизнь. Бесконечные рассказы и отрывистый хохот, песни и жженка, завтраки, обеды и ужины, карты и даже одна дуэль, которая, впрочем, к счастью, кончилась после первого выстрела»[225].
13 июня приступили ко второй фазе похода – готовились атаковать неприятельские завалы, устроенные им перед входом в ущелье, и занятие Андии. Шамиль продолжал тактику выжженной
Письма князя М. С. Воронцова к А. П. Ермолову // Русский архив. 1890. № 1. С. 167.
Воспоминания графа К. К. Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 года. С. 252.
