голос совсем не соответствовал его унылому виду:
– Участковый старший сержант Курехин. Это я вам звонил из сельповской конторы. Лабаз, товарищ капитан, ночью загорелся. Я как раз в это неурочное время курить выходил во двор, и как только увидел пламя, так сразу верхом на коня и сюда прискакал. Больно сильно здесь все горело, пока пожарная команда приехала. Все успело сгореть, подчистую.
– Что пожарные говорят? – спросил Орлов, исподлобья оглядывая то, что раньше называлось лабазом.
– Говорят, что сам сторож запалил по неосторожности. Мол, нажрался, сволочь, самогона, закурил цигарку и уронил, когда уснул. У него в сторожке много всякого тряпья валяется и еще угля для отопления лабаза полно. Только это все неправда. Иван Денисович хоть и выпивал, но никогда – до беспамятства, тем более на рабочем месте. Ценил он эту работу, держался за нее. Куда его еще с одной ногой, с этой проклятой деревяшкой, возьмут, инвалида? А тут возле него пустую четверть из-под самогонки обнаружили. Ну не мог он столько выпить при любом раскладе! – с горечью воскликнул старший сержант Курехин. – Не мог!
– Мазу за него держишь? – хмыкнул Орлов. – Это хорошо. Значит, говоришь, не мог? – переспросил он задумчиво и пошел вокруг сгоревшего лабаза, вороша подвернувшейся под руку обгорелой палкой груды серого пепла, пристально разглядывая угрюмые остовы кирпичных стен. – Проводника мы с собакой не взяли, оно и верно: такая вонь любой запах отобьет.
Подошел с испачканными в саже руками Шишкин, держа их перед собой, словно хирург во время операции.
– Орлов, – сказал он, недовольно ворочая могучей шеей, – что-то не сходится у Курехина… амбарные замки целые, дверь металлическая… кованая… старой еще работы – на месте, только черная от копоти. И в бревенчатой пристройке, где находился сам склад, видно по обгоревшему косяку, что дверь никто не взламывал. Точно, нажрался сторож и запалил по дурости, в смысле по своей неосторожности.
Прибежал из сельпо запыхавшийся товарищ Котеночкин, мужчина внушительных габаритов, одетый в просторную светлую рубаху-вышиванку. Шумно отдуваясь и поминутно вытирая платком мясистое потное лицо, он принялся божиться, что сторож не был пропойцей, даже со страха перекрестился, очевидно переживая, что его могут привлечь за халатное отношение к своим обязанностям, выраженное в приеме на ответственную работу ненадежного человека.
– Я ему накануне, перед тем как завезти в лавку товар, – дрожа студенистым подбородком, лепетал заведующий, старательно выкатив на Орлова желтые белки из-под оплывших белесых век, – со всей серьезностью наказывал бдить и бдить, чтобы ни у одного несознательного элемента и мысли не возникло поживиться государственным имуществом.
– А что, были основания так думать? – быстро спросил Орлов, и его знаменитый взгляд с прищуром уперся в Котеночкина.
– Ни боже мой! – испуганно воскликнул заведующий и с еще большим рвением
