и защитить, когда его самого рядом уже не будет.
Свадьбу справили с большим размахом, новобрачные сияли. Она походила на сказочную принцессу, он – на театрального актера. Даже тетки невесты при всем желании не нашли, к чему придраться, и уж точно позавидовали, что не смогли столь же пышно отпраздновать свадьбы собственных дочерей.
Новобрачную, хоть ей не исполнилось еще и двадцати, все стали называть маркизой. Мне непросто было обращаться к ней с упоминанием этого благородного титула, слишком уж я привыкла думать о ней как о своей любимой «синьорине». И да простит меня читатель, если я, продолжая свой рассказ, не всегда смогу называть главную героиню приличествующим ей титулом, а то и вовсе опущусь до простого «Эстер», как если бы она была моей подругой. Что, впрочем, совсем не значит, что я не понимала тогда или сейчас, какая огромная социальная пропасть нас разделяла, и не осознавала своего места.
К тому времени бабушка уже волновалась вовсю: с приданым Артонези мы покончили, едва успев в последнюю неделю перед свадьбой, теперь нужно было искать новые заказы – и новых заказчиков. Правда, нам удалось отложить немного денег. Я мечтала, что мы сможем внести аванс за швейную машинку, бабушка же настаивала на том, чтобы беречь каждый чентезимо на черный день. И действительно, найти клиентов пока не удавалось.
Но недолго ей оставалось волноваться, бедняжке: маркиза еще не успела вернуться из свадебного путешествия, как моя бабушка, перешивая подол одного из моих зимних платьев, вдруг склонила голову на грудь, глубоко вздохнула и умерла. «Внезапный удар, – постановил доктор, выписывавший разрешение на похороны. – Сердце слишком износилось».
Большая часть наших скромных сбережений пошла на похороны и место на кладбище: мне не хотелось хоронить бабушку на участке для бедняков, где лежали все прочие родственники.
Теперь я осталась совсем одна: слава богу, ремесло у меня было, но никаких заказов на тот момент не предвиделось. Хорошо еще, что о крыше над головой мне не надо было волноваться: домовладелица, придя попрощаться с телом, хотя и не поехала потом на кладбище, заверила меня, что я могу остаться на прежних условиях – если продолжу убирать с тем же старанием, что и бабушка. Но как быть с остальным? Сбережения скоро закончатся, и чем тогда платить за еду, мыло, свечи, керосин и уголь? К своим подругам детства, ставшим теперь прачками, гладильщицами или посудомойками в тратториях, я не могла обратиться за помощью: все они едва сводили концы с концами, работая по пятнадцать часов в день, чтобы хоть как-то прокормить своих детей. Может, лучше забыть о независимости, послушать кумушек-соседок да подыскать себе местечко прислуги в каком-нибудь почтенном семействе? Тебе всего шестнадцать с половиной, говорили они, ты еще слишком молода, чтобы жить одной. Но, вспоминая историю Офелии,
