style="font-size:15px;"> И большой, сильный человек, убежденный большевик, обветренный морскими шквалами, член РСДРП (б) с тысяча девятьсот пятнадцатого года, балтийский матрос Федор Жухрай рассказывал жестокую правду жизни смотревшему на него зачарованными глазами молодому кочегару.
– Я, братишка, в детстве тоже был вот вроде тебя, – говорил он. – Не знал, куда силенки девать, выпирала из меня наружу непокорная натура. Жил в бедности. Глядишь, бывало, на сытых да наряженных господских сыночков, и ненависть охватывает. Бил я их частенько беспощадно, но ничего из этого не получалось, кроме страшенной трепки от отца. Биться в одиночку – жизни не перевернуть. У тебя, Павлуша, все есть, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело, только вот молод очень и понятие о классовой борьбе очень слабое имеешь. Я тебе, братишка, расскажу про настоящую дорогу, потому что знаю: будет из тебя толк. Тихоньких да примазанных не терплю. Теперь на всей земле пожар начался. Восстали рабы и старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки, а народ крепкой породы, который перед дракой не лезет в щели, как таракан от света, а бьет без пощады.
Он с силой ударил кулаком по столу. Жухрай встал; засунув руки в карманы, нахмуренный, зашагал по комнате.
Федора угнетала бездеятельность. Он очень жалел, что остался в этом городишке, и, считая дальнейшее пребывание здесь бесполезным, твердо решил перебраться через фронт навстречу красным частям.
В городе оставалась группа из девяти членов партии, которые должны были вести работу.
«Обойдетесь и без меня, а я больше не могу сидеть сложа руки. Довольно, и так угробил десять месяцев», – с раздражением думал Жухрай.
– Кто ты такой, Федор? – спросил его однажды Павел.
Жухрай встал, засунув руки в карманы. Он сразу не понял вопроса.
– Разве ты не знаешь, кто я такой?
– Я думаю, что ты большевик или коммунист, – тихо ответил Павел.
Жухрай рассмеялся, шутливо стукнув в свою широкую грудь, затянутую в полосатый тельник:
– Это ясно, братишка. Это такой же факт, как и то, что большевик и коммунист одно и то же. – И он сразу стал серьезным. – Раз ты это понимаешь, то помни, что никому нигде об этом говорить не следует, если не хочешь, чтобы из меня кишки выпустили. Понял?
– Понял, – твердо ответил Павел.
На дворе послышались голоса, и дверь, не постучав, открыли. Рука Жухрая быстро скользнула в карман, но сейчас же выбралась оттуда. В комнату входил с перевязанной головой Сережа Брузжак, похудевший, бледный. За ним вошли Валя и Климка.
– Здорово, чертяка, – улыбаясь, подал Павке руку Сережа. – Мы к тебе втроем в гости. Валя меня одного не пускает, боится. А Климка Валю не пускает одну, тоже боится. Он хотя и рыжий, но все же разбирается, кого куда пускать одного опасно.
Валя
