сложенные пальцы и что-то прошептал. Затем сделал круговое движение кистью и расслабленно опустил руку.
– Заработалась совсем, да? – Спросил он, поглядывая то на вампира, то на его рыдающего кормильца, – ну да ладно, пошли отсюда.
– Вы как? – Спросила Лиза у вампира, который уже со стыдливой суетливостью упаковывал свой замученный зад в игривые ажурные шортики. – Голова не кружится?
– Не кружится, – пробормотал тот и затравленно взглянул на докторшу, – вы только никому ни-ни. Не говорите, в смысле. Что вы меня ТУДА лечили.
– А кому мне про это говорить? – Лиза направилась вслед за напарником. – Всего хорошего, не болейте! Странный какой-то, – пожаловалась она, нагнав того уже на улице, – что тут такого-то? Подумаешь, укольчик в попку сделали! И ведь даже не на боль, паршивец, пожаловался! Никому не говорить велел!
– Что тут странного? – Ответил Левантевски, карабкаясь внутрь кареты. – Я же тебе говорил – лечение с помощью шприцев давно уже устарело. Мы же с тобой вместе курсы повышения проходили. Ну да ты помнить не можешь – пока я учил артефакторику, ты все по каким-то танцулькам бегала. Сейчас никто уже уколы не делает – либо зелье, либо артефакт, либо чистая магия. Странно, что ты последним способом совершенно не пользуешься, насколько я помню, это единственное, что у тебя получалось хоть сколько-то прилично.
Лиза отвела взгляд и промолчала. Не говорить же этому смешному кучерявому пареньку, что в ее родном мире обладатели чистой магии, как правило, быстро обретают постоянное жилье в спец учреждениях закрытого типа.
Глава 8.
В комнате было слишком светло – невыносимо яркие кляксы магического света, растекаясь по потолку причудливыми ручьями, выжигали глаза. Несмотря на это Фелиссандру показалось, что в комнате при том очень холодно. Он старался не смотреть на отца. Тот сидел в огромном роскошном кресле малинового бархата с золотыми узорами в виде вьющихся растений и свирепо молчал. Слишком долго. И это плохо. Чем дольше отец молчит – тем сильнее будет головомойка, которой он потом взорвется, Фелиссандр усвоил это с детства. Он старался не ежиться и терпеливо ждал, обреченно готовясь к самым злым и громким словам, на какие только способен его отец. Но тот по-прежнему молчал. Затем он сделал нечто неожиданное – быстрым движением склонился вперед и коснулся лица Фелиссандра тылом раскаленной руки. Не успев отпрянуть, тот лишь вздрогнул и по-детски зажмурился. В следующий миг отцовская рука разорвала рубашку у него на груди. В течение нескольких минут отец изучал грубые, будто вывернутые наизнанку рубцы, вздыбливающие кожу. Коснулся одного – Фелиссандр поморщился, но отворачиваться не стал. Пальцы отца невесомо коснулись шрамов, легко скользнули сверху вниз по обнаженной груди, затем крепко ухватили его за подбородок и вздернули голову вверх.
– Мальчик мой, ты как считаешь – ты сейчас здоров?
Захваченный врасплох этим вопросом, Фелиссандр лишь растерянно хмыкнул. Немного пожевал губами и ответил,
