массы голой пустоты не надо.
2.
Настольные лампы
Свой свет укороченный
Уткнули в ребячество строк роковых.
И взгляды огнями домов оторочены…
Эпоха за окнами —
Мастеровых.
Клокочут цеха. Заржавели окраины.
Штампуют. Зарю и сиреневый лист.
И кашель движков. И кислинка окалины.
Напрасен и безукоризненно чист
Закат в мутных стёклах – пенсне кареглазое
Блестит. Ослепительный облик ослеп!
И, как трубочист с длинным тросиком, лазает
Фонарная тень вдоль, похожей на склеп,
Распластанной тверди пространства намоклого,
Долинным умытого длинным дождём.
Под сенью скрывается взмаха Дамоклова —
Разъятая стать! Свет в окне побеждён:
Не тьмою, не ночью – эпохой кондовою,
В которой конвейер, заклинив, гремит!
На час арендованной рыщет гондолою
Алхимия, смерть превращая в гранит.
Настольные ламы
Сидят в позе лотоса.
К дням низменным с высшим презреньем готов!
Когда же начнут, будто лампочки, лопаться
Текучие звёзды
Текущих годов?!
3.
Противлюсь времени…
Иль мельниц Дон Кихота
Мне не достаточно?
Шутом елозя
Пред тронным Лиром, миром…
И была охота
Губить себя?
Лишь снег.
Лишь скрип полозьев —
Над всем разгулом
Завывающей метели!
Жизнь не вернуть.
Смирись, душа, дичая.
Глотками обжигающего чая
Согреть тоску…
Вы искренность хотели?
Так получайте:
Не поэты победили —
Везде. Во всех краях
Всех ипостасей, всюду!
И никаких иллюзий. Ил идиллий.
Сгребает век, как битую посуду —
Осколки колкие
Тончайшего фарфора —
Все таинства, все чары строк спонтанных…
И под лучистый кобальт семафора,
В который навсегда шагнула Анна,
Поэзия растает…
Слишком тонко,
Заливисто проплачет собачонка
В сквозящей ночью подворотне века.
И где-то в вышине погаснет Вега…
4.
Я взрываю, как лёд, мандельштамовской речью —
Трёхкопеечный, узкий, бездарный мирок
Колченогих стишков! Я звездами перечу
Сотням тысяч – поэзию бросивших впрок!
Эта странная чайка в немом переулке —
И стенанья вдоль стен, и опасна вблизи.
Как же
