я, удерживая рвущиеся из его рта слова.
Мой жест произвел на него странное действие. Он замер на месте, удивленно и даже испуганно воззрился на меня. А потом положил поверх моей ладони свою.
Я отдернула ладонь от его лица. Но не смогла вырвать ее из его руки. Федор держал меня за руку, смотрел в глаза. Ухмылка слетела с его губ, сейчас он вовсе не казался самоуверенным и самодовольным идеалом.
В глубине его небесно-голубых глаза плескалось что-то такое… одновременно манящее и пугающее.
Я не буду снова нырять в этот омут! Ни за что! Я достаточно обожглась в первый раз.
Сильнее потянув свою руку, я добилась лишь того, что Федор сделал шаг ко мне. Теперь мы стояли еще ближе друг к другу. Он сжимал мою ладонь, его рука была теплой и властной. Как я ни хотела вырваться из этих тисков, мне это не удавалось.
– Я очень рад тебя видеть, – произнес Федор.
А я ничего не сказала.
Ведь я не могла сказать того, что думаю. А произносить какие-то стандартные вежливые фразы просто не хотела.
Я смотрела на него, задрав голову – он выше меня сантиметров на двадцать. Я чувствовала аромат изысканного и явно дорого парфюма. А еще – знакомый, забытый и волнующий его запах.
Что чувствовал он, я не знаю. Надеюсь, не запах нафталина от моей дубленки, извлеченной мамой из дальнего угла шкафа.
Не знаю, сколько мы так стояли, сверля взглядами друг другу. Наверное, всего несколько секунд, максимум – минуту. Но мне эта минута показалась вечностью.
– Ксюша, – вдруг произнесла я.
Федор посмотрел на меня удивленно. Он не понял, что я имела в виду. Стрекоза затихла. Это не к добру!
Обернувшись, я ее не увидела. Я вырвала свою ладонь из руки Федора, и начала испуганно озираться по сторонам.
– Ксюша! – закричала я.
Но вместо крика из моего горла вырвался сдавленный писк. Я уже успела представить все возможные ужасы, которые могли случиться с четырехлетним ребенком в окрестностях аэропорта. Ее похитили, чтобы разобрать на органы. Она успела добежать до дороги и попасть под машину. Она закопалась глубоко в снег и задохнулась в сугробе…
– Ксюша! – услышала я громкий голос Федора.
И увидела розовую шапку, мелькнувшую за одной из елочек на газоне.
Я бросилась туда, извлекла Ксюшу из снежной норы, которую она успела вырыть. Ругать ее я, конечно, же не стала. Я сама виновата, что засмотрелась в те самые голубые глаза, в которые мне смотреть не следовало!
– Где твои варежки? – спросила я, обнаружив ледяные голые ладошки.
– Тут, – Ксюша показала в сугроб.
Я принялась его раскапывать, варежки не находились. Я надела ей на руки свои.
Ребенок промок и замерз. Хорошая же из меня мамаша! Позволила малышке бесконтрольно возиться в снегу, да еще и подала дурной пример, завалившись вместе с ней. В ее сапоги набился снег, за шиворотом тоже наверняка целый сугроб, который постепенно тает. Так и до простуды недалеко.
Где
