что в его распоряжении целый дом, покинутый хозяином до осени.
Босиком, босиком по нагревшимся скрипучим половицам. Девахи за палисадником хохочут звонко. На мосту бабки воблой торгуют и мошкару гоняют. «Метеоры» белые снуют…
Бабкин удовлетворенно потер руки. Вся эта затея на глазах обретала черты настоящего подарка.
Три тихих, расслабленных дня в самом начале лета – о чем еще можно мечтать!
– Шею бы свернуть этой суке, – низким голосом сообщила Рита. – Вот моя голубая мечта.
– Рита!
– Кого она с собой тащит?
– Подругу какую-то, – призналась мать.
Черные глаза Риты Сысоевой блеснули недобрым светом.
– С мужем, – добавила Нина не совсем уверенно.
Рита выругалась в адрес неизвестного мужа так, что мать вспыхнула.
– Язык-то попридержи!
Девушка ожесточенно застучала ножом по разделочной доске. Ошметки вареного яйца полетели во все стороны.
– Чай, не башку ей рубишь, – вполголоса заметила Нина. – Аккуратнее давай.
Обе женщины замолчали. Ритка взялась чистить яблоки для пирога и тут запоздало сообразила, что мать ничего не говорит просто так. Нет, болтать Нина любила, и для постороннего человека ее стрекот зачастую был лишен смысла. Но свои хорошо знали, что к матери стоит прислушиваться очень внимательно.
«Аккуратнее давай».
Еще пять минут прошло в тишине, нарушаемой лишь постукиванием ножей. Рита обдумывала материнский наказ, и постепенно в голове ее зрел план.
Когда он приобрел явственные очертания, девушка отложила нож в сторону.
– Мам, а мам!
– Чего?
– Тетя Клава ведь не приедет?
– В больнице она, с переломом ноги, – недовольно сказала Нина. Ее сестра Клавдия, бой-баба с бешеным нравом, считалась тяжелой артиллерией в предстоящем сражении. «Додумалась тоже – конечности летом ломать! – ругалась про себя старшая Сысоева. – Ни на кого положиться нельзя».
– Можно я тогда Криську приглашу?
Нина уставилась круглыми птичьими глазами на дочь:
– Курятину, что ли?
– Мне скучно без нее будет! – вдохновенно соврала Рита. – А она веселая.
– Для веселья у нас Елизавета Архиповна приедет, – мрачно возразила Нина. – Ухихикаешься.
– Баба Лиза? – ахнули от дверей.
Мать и дочь обернулись.
Григорий, брат Нины, застыл в дверях с выражением ужаса на опухшем лице.
– Дядь Гриш, ты чего?
Григорий встряхнулся. Твердым шагом прошел к холодильнику, достал запотевшую бутылку.
– Отметим, дамы!
– С утра начинаешь? – вознегодовала Нина.
Хрустальная стопка победоносно сверкнула в солнечном
