часе и о том, что женщин иногда постигают раковые опухоли. Фанни не могла припомнить строфу целиком, но взглядов таких не разделяла. Можно подумать, ситуация изменится, если некто станет отказывать себе в веселье! А Джордж как раз такой. Ему достаточно увидеть голодного или озябшего человека – и веселость с него как рукой снимает. Не будь на перроне ее, Фанни, Джордж, чего доброго, отдал бы этим простолюдинкам свое подбитое мехом пальто. Впрочем, он, кажется, накормил их досыта – Фанни узнала об этом, когда в купе заглянул проводник и осведомился, правильно ли понял: счет за съеденное будет оплачивать джентльмен?
– Джордж, ты добрый до невозможности, – сказала Фанни, когда за проводником закрылась дверь, и в приступе восторга на миг положила ладонь Джорджу на колено. – Как это я сама об этом не подумала? Всегда так со мной – слишком поздно спохватываюсь… в смысле, в подобных случаях.
– Ягненочек мой, что за сенсацию ты бы произвела, если бы проявила участие к этим женщинам! Они умчались бы от тебя как зайцы. Ты не озябла? – вдруг добавил Джордж, пристальнее вглядываясь Фанни в лицо.
«Что он там видит – теперь?» – подумала та и по самые скулы ушла в меховой воротник.
К тому времени поезд успел вырваться из черного лондонского смога и ехал теперь в беловатой дымке. Понтифридд шарил по купе пристальнейшим, пытливейшим взглядом – кроме как в воротник, спрятаться от него было некуда. Вдобавок улетучилось негодование, вызванное в Фанни мерзким Байлзом; глаза ее утратили блеск. Наконец, в купе незримо присутствовали две простлюдинки – о них, а не о ней, думал Джордж. Его серьезность прогрессировала и, естественно, отражалась на Фанни. Какое-то время ей удавалось достаточно беззаботно улыбаться, но по мере того как прояснялась даль за окном (данное обстоятельство никак не влияло на Джорджа – он продолжал хмуриться), улыбка Фанни бледнела, а после станции Уэст-Драйтон вовсе растаяла. Именно тогда Джордж стал вглядываться ей в лицо, именно тогда, вконец смутив ее, вслух предположил, что Фанни озябла.
Значит, выражение у нее было напряженное. Напряженность никому не к лицу – она подразумевает отсутствие трепета ноздрей и все в таком роде.
– Ничуть. Ни капельки, – быстро ответила Фанни, еще глубже уходя в воротник.
– Смотри не простудись, – сказал Джордж, подался к Фанни и собственноручно уплотнил мех на ее горле.
Так вот в чем дело! Востроглазый ее кузен выхватил взглядом те самые зоны, которые, по словам Елены, требовали экстракурса процедур; едва догадавшись, Фанни решила ни при каком раскладе не обедать с Джорджем. Вот кошмар: сидеть напротив него (вполне возможно, ловя собственное искаженное отражение в чудовищно огромном оконном стекле), – и ведь придется снять пальто с меховым воротником!
А Джордж, воображая, что его стараниями Фанни тепло укутана, погладил мех с почти материнской нежностью и произнес:
– Напрасно ты вышла из дому. Сегодняшний
