о спокойным и сосредоточенным.
– Не знаю, – ответила она. – Все зависит от того, что ты под этим подразумеваешь.
Такой ответ слегка ошарашил Гудрун. Некоторое время она недоуменно смотрела на сестру.
– Мне кажется, – проговорила она не без иронии, – обычно под этим подразумевают вполне определенную вещь. И разве ты не считаешь, что тогда, – тут ее лицо несколько омрачилось, – ты будешь в лучшем положении, чем сейчас?
Тень пробежала по лицу Урсулы.
– Возможно, – ответила она, – хотя не уверена.
Гудрун опять помолчала, ощущая некоторое раздражение. Ей хотелось определенности.
– Значит, ты не думаешь, что каждой женщине нужен опыт замужества? – спросила она.
– По-твоему, замужество – такой уж ценный опыт? – задала встречный вопрос Урсула.
– В каком-то смысле брак – всегда опыт, – уверенно отозвалась Гудрун. – Пусть даже отрицательный.
– Совсем не обязательно, – возразила Урсула. – Скорее уж его конец.
Гудрун застыла на месте, внимательно обдумывая слова сестры.
– Да, тут есть над чем подумать, – сказала она. Разговор исчерпал себя. Гудрун почти сердито взяла в руки ластик и принялась стирать что-то в рисунке. Урсула сосредоточенно вышивала.
– Ты отказалась бы от хорошей партии? – спросила Гудрун.
– Уже от нескольких отказалась, – ответила Урсула.
– Вот как! – Гудрун густо покраснела. – И среди них был кто-нибудь стоящий?
– Был один чудесный человек, доход – тысяча в год. Он мне ужасно нравился, – сказала Урсула.
– Что ты говоришь! И у тебя не возникло искушения?
– Только чисто абстрактное, – ответила Урсула. – Когда доходит до дела, искушения как не бывало – да будь оно, я бы пулей выскочила замуж. Напротив, возникло искушение не выходить!
Лица сестер неожиданно озарились лукавством.
– Разве не удивительно, – воскликнула Гудрун, – что это искушение очень сильное? – Сестры рассмеялись, глядя друг на друга, но в глубине их душ гнездился страх.
Последовало долгое молчание, во время которого Урсула усердно вышивала, а Гудрун работала над рисунком. Сестры были уже взрослыми: Урсуле исполнилось 26, Гудрун – 25, однако у обеих был тот особый девический облик, который присущ современным девушкам – скорее сестрам Артемиды, чем Гебы. Гудрун была наделена исключительной красотой, спокойной, безмятежной: нежная кожа, плавные изгибы тела. На ней было темно-синее шелковое платье, отделанное у шеи и на рукавах синим и зеленым кружевом, и чулки изумрудного цвета. Ее самоуверенный и недоверчивый вид резко контрастировал с обликом сестры, излучающим трепетную надежду. Обыватели, которых пугало исключительное хладнокровие Гудрун, отсутствие всяческой манерности, говорили о ней: модная штучка. Она недавно вернулась из Лондона, где провела несколько лет – училась в художественной школе и вращалась в артистических кругах.
– Я жду появления мужчины в своей жизни, – сказала Гудрун; она прикусила нижнюю губу, состроив при этом странную гримасу – лукавая усмешка с примесью страдания. Урсуле стало не по себе.
– Так ты вернулась в надежде найти его здесь? – рассмеялась она.
– Нет, конечно. Никаких поисков. Я и пальцем не пошевельну, – отрезала Гудрун. – Но если на моем пути встретится некий в высшей степени привлекательный индивидуум, и к тому же хорошо обеспеченный, ну, тогда… – Иронически оборвав фразу, она бросила на Урсулу испытующий взгляд, как бы проверяя ее реакцию. – Тебе не становится скучно? – спросила она сестру. – Неужели ты не замечаешь, что твои планы не претворяются в жизнь? Ничего не осуществляется! Все гибнет в зародыше.
– Что гибнет в зародыше? – спросила Урсула.
– Да все, ты сама, и все вокруг.
Воцарилось молчание, во время которого перед каждой из сестер смутно замаячила ее судьба.
– Это пугает, – согласилась Урсула. Опять последовала пауза. – И ты надеешься изменить жизнь всего лишь с помощью замужества?
– Похоже, это неизбежный очередной шаг, – ответила Гудрун.
Урсула обдумывала ее слова с горьким чувством. Она вот уже несколько лет работала учительницей в средней школе Уилли-Грин.
– Понимаю, – сказала она. – Если размышлять абстрактно, так может показаться. Но только представь себе, представь любого мужчину из тех, кого ты знаешь, и вообрази, что он будет каждый вечер приходить домой, говорить «привет» и целовать тебя…
Возникла неловкая пауза.
– Да, – проговорила
