на читателей по двум причинам. Первая – ничего равного ему в советской фантастике в тот период не наблюдалось. Вторая – роман был опубликован в 1957 году, в год запуска «Спутника-1», и это само по себе привлекало к нему внимание. Ефремов отмечал удачность этого совпадения: «Еще не была закончена первая публикация этого романа в журнале, а искусственные спутники уже начали стремительный облет нашей планеты. Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью сознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны. Размах фантазии о техническом прогрессе человечества, вера в непрерывное совершенствование и светлое будущее разумно устроенного общества – все это так весомо и зримо подтверждено сигналами маленьких лун».
Иван Ефремов сформулировал гипотезу: развитие космических технологий напрямую связано с развитостью общества, а поскольку классики марксизма-ленинизма доказали, что коммунизм будет самой развитой общественно-экономической формацией, следовательно, космическая экспансия под мудрым руководством выдающихся коммунистов неизбежна. А закрепили эту гипотезу дальнейшие космические старты: Лайка на «Спутнике-2», тяжелая космическая лаборатория «Спутник-3», первая искусственная планета «Луна-1», первый вымпел на небесном теле «Луна-2», снимки обратной стороны Луны, сделанные «Луной-3». Потом были Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Валентина Терешкова… И ни у кого не могло возникнуть сомнения, что кто-нибудь из этих замечательных людей, первопроходцев космоса, вскоре ступит на Луну, а еще через десятилетие – на Марс.
Потом все изменилось. На Луну ступил Нейл Армстронг – гражданин государства, которое в СССР считали исторически обреченным. А вот советский гражданин туда так и не слетал. Чтобы как-то оправдаться, идеологи резко поменяли ориентацию и начали писать, что осваивать Солнечную систему куда эффективнее с помощью «умных» автоматов. Однако и здесь успехи были относительны: американцы сумели воспроизвести опыт высадок на Венеру и Марс, картографировали Меркурий, отправили свои аппараты к планетам-гигантам и границам Солнечной системы. Уникальный эксперимент изучения ядра кометы Галлея был девальвирован тем, что, кроме «Веги-1» и «Веги-2», к ней летал европейский зонд «Джотто» (“Giotto”). И где здесь, спрашивается, исключительность коммунистического прорыва? Где искать какое-то особое достижение, которое не способен воспроизвести «загнивающий» Запад? В чем цивилизационное преимущество? Ни идеологи, ни пропагандисты, ни фантасты уже не могли дать ответ. Наоборот, гипотезу Ефремова отвергало время: страны, которые мы, казалось, обогнали навсегда, демонстрировали более высокие темпы научно-технического развития, экономнее относились к ресурсам, быстрее улучшали качество жизни. В первые послевоенные пятилетки наше отставание еще можно было свалить на разруху, на жесткую необходимость формирования всемирного «социалистического лагеря», но через сорок лет эти аргументы
