психоза.
Обошлось и с мужем. Неминуемой встречи с ним Векшин ждал чуть ли не обречённо. С первого же дня посчитав для себя невозможным принимать какие-либо подношения от больных и их родичей, не однажды уже оказывался он в дурацких ситуациях, когда перепихивали они друг другу «благодарственные» пакеты или конверты. Случалось ему и бежать за кем-нибудь, догонять, чтобы вернуть. Впрочем, хорошо ли, плохо ли, бывало это очень редко – для местного люда не набрал он ещё нужных кондиций. А тут этот мрачный, бородатый, в самом деле бирюк, со своим собольком и присказкой «велела она». Но к поединку с ним Векшин подготовился. К тому же удачно увидел его в окно. Выхватил из ящика стола сунутый туда минувшим вечером свёрток, заторопился к выходу. Встретил его на крыльце, отдал ему свёрток с заготовленной фразой, что у «своих» ничего брать нельзя, это плохая примета, даст Бог, ещё свидятся они, не последний день живут. Сработало. Бородач, пошевелив беззвучно губами, затем понимающе кивнул и забрал соболька. Возвращался Векшин довольный своей придумкой в ординаторскую и даже помыслить не мог, что вскоре ждёт его встреча с ещё одним членом Зоряниной семьи. Да какая…
Вечером третьего после операции дня в дверь его комнаты кто-то постучал. Генки не было – появилась у него тут зазноба, остался у неё ночевать. Векшин, в одних трусах, лежал на кровати, читал монографию об операциях на желудке. Завтра предстояло ему ассистировать заву на резекции, следовало подготовиться. Вставать не хотелось – наверняка был это кто-то из общежитских ребят, крикнул, чтобы входили.
Дверь приоткрылась, показалась темноволосая девичья голова:
– К вам можно? – И не дожидаясь ответа, девушка вошла, закрыла за собой дверь.
Вряд ли жила она в общежитии, потому что пришла к нему в куртке, с большой сумкой через плечо. Девушка показалась ему смутно знакомой, определённо с ней раньше встречался, не припоминал только, где и когда. Её появлению в позднее уже время не удивился: иногда к ним с Генкой и ночью наведывались обитатели не только общежития, но и близлежащих домов, когда срочно нужен им был врач. Смутило только, что предстал перед ней в одних трусах. Секунду поколебавшись, как лучше поступить: попросить её выйти, чтобы одеться, или, особо не церемонясь, прикрыться простынёй – могла бы она и сама догадаться сразу же скрыться за дверью, увидев его неодетым, чучело неотёсанное, – остановился на втором варианте. Выжидательно уставился на неё.
– Так вот как вы живёте, – сказала девушка, остановившись посреди комнаты и озираясь. – Для врача не очень-то. Вы Векшин, я не ошиблась?
Взглянула на него – и он узнал её. Верней, не её, а кто она. Так, мог не сомневаться, выглядела Зоряна в двадцать лет. И что совсем уж сразило его, были у неё такие же неодинаковые глаза: один тёмно-лиловый, другой тёмно-коричневый. Генетическая прихоть.
– А вы Марийка? – вспомнил её имя.
– Марийка, – удивлённо
