тьма вдруг рассеялась, и Рен увидела собственных родителей. Они стояли посреди ослепительно-белой комнаты, и мать цеплялась за руку отца. Лица обоих были искажены от горя.
Рен обвила вокруг них руки, обняла покрепче. Теперь она чувствовала знакомый домашний запах мамы – от нее пахло яблоками, чувствовала аромат одеколона отца – чистый и теплый. Она стояла так, прижавшись к родителям, позволяя облегчению насытить воздух.
Становилось все холоднее.
Никто не обнимал ее в ответ. Рен откинула голову, пытаясь заглянуть им в лица, но заплаканные глаза родителей смотрели сквозь нее.
– Мам! Пап! – умоляюще проговорила она, дотронулась ладонями до их лиц. Ничего. Они стояли, вцепившись друг в друга, и не обращали на Рен никакого внимания.
Она снова ощутила жар. Глубокую, пульсирующую волну жары, смешанную с тошнотой. Рен снова попыталась дозваться родителей, и в этот раз ей пришлось перекрикивать белый шум, наполнивший комнату и терзающий ее барабанные перепонки.
– Мам? Где мы? Пожалуйста, помоги! – умоляла она. Никакого ответа.
Глаза матери были красными от слез. Она выглядела совершенно отчаявшейся и не отвечала Рен, как бы та ни старалась привлечь ее внимание. Статический шум вдруг перекрыл голос: он звучал знакомо, но не принадлежал ни Рен, ни ее родителям.
– Ты умираешь, Рен, – буднично произнес мужчина.
В ее жилах заледенела кровь. Она все смотрела в лица родителей, цепляясь за них и отчаянно не желая оглядываться назад, а их фигуры растворялись, словно дым, пока от них ничего не осталось. Когда последний их след исчез, Рен беспомощно упала на колени, и из ее груди вырвался очередной полузадушенный всхлип.
Голос заговорил вновь, и Рен пробрала дрожь.
– Что у тебя с ногами, Рен? – спросил он.
Рен перевела взгляд на свои бедра и медленно встала. Пол как будто бы потерял свою плотность, стал жидким и текучим, как вода. Рен потеряла равновесие и зашаталась.
Голос рассмеялся: сначала это был короткий, отрывистый смешок, который перешел в хихиканье, когда Рен снова упала на колени.
– Мои ноги, – прошептала она. Из них ушла вся чувствительность, словно из сухих, мертвых веток древнего дерева.
Наконец, Рен повернулась посмотреть на обладателя голоса. К ней шел стерильно-чистый мужчина, без единого пятнышка на белой футболке и джинсах. Лицо у него было размытым, и чем ближе он подходил, тем меньше воздуха оставалось в легких у Рен. Она спазматически закашлялась, давясь рвотными позывами. Ощущения были такие, словно кто-то засовывал ей в глотку раскаленную кочергу.
– Ш-ш-ш, – мягко прошелестел мужчина, опускаясь рядом с Рен на корточки и прикладывая к губам указательный палец. Несмотря на то, что она не могла различить его лица, Рен чувствовала – он улыбается. Она поползла назад, совершенно инстинктивно, не думая, волоча за собой отяжелевшие ноги в отчаянной попытке увеличить дистанцию.
