казалось, скрипела от усилий не шевельнуться.
– Благодарю за заботу, мама, но нет, – голос Ричарда, как у любого любителя шенойского табака, был груб, как у рычащей собаки, и громок, как гудящая горниза, отчего сказанное им прозвучало как безапелляционное заявление.
Иммеле искоса поглядела на руки дяди Теабрана и хмыкнула про себя: «А может быть, он просто колдун и скрывает метку Чарны?»
– Почему ты ухмыляешься? – холодный пренебрежительный взгляд угольно- чёрных глаз Петры, обращённых в сторону невестки, противоречил доброжелательному выражению её лица.
– Разве? – переспросила Иммеле.
– Ричард, ты же не прокажённый! – оковы, налагаемые высоким искусством, были сорваны и с грохотом упали на пол вместе с книгой. – А ты не смей ухмыляться. Это недостойно!
– Я просто вышиваю, – попыталась оправдаться леди Блэйк, вдев нить в игольное ушко.
– Мы все знаем, что значит твоё вышивание. Ты думаешь.
– Разве это плохо? – Иммеле напустила на себя искренне непонимающий вид, чем вызвала ещё большее раздражение.
– Нахалка! – воскликнула леди Аранских холмов, окончательно испортив композицию. – Вот она, северная спесь. Во всей своей красе!
– Моя мать пытается донести до тебя, Иммеле, – вкрадчиво уточнила Петра, взяв поднесённый слугой кубок, – что тебе как королеве теперь нужно сдерживать свои порывы урождённой северянки и вести себя достойно своему новому положению. Ты больше не леди Блэйк, последняя из рода графов Холодных островов, а королева Ангенора.
Иммеле оскорбилась.
– И какие же мои порывы вас так смутили, прошу уточнить?
Петра закатила глаза и повернулась к сыну.
– Теабран?
– Мама? – отвлёкся от книги король.
– Твоя жена снова мне дерзит. Может быть, ты что-нибудь сделаешь?
– Иммеле, прекрати, – устало попросил король.
– Разве так мужья учат своих испорченных жен уважению? – возмутилась Улисса, заёрзав в кресле.
– Бабушка, мама, я сам разберусь со своей женой.
– Что-то не очень-то видно, мой милый внук, как ты с ней разбираешься. В моё время жёны никогда не позволяли себе повышать голос на старших. За это их привязывали голыми к столбу и секли плётками.
– Ты предлагаешь мне высечь мою жену?
– Не помешало бы. Я считаю.
– Я не буду никого сечь, – чувствуя, что вот-вот закипит, Теабран попытался сосредоточиться на чтении.
– Но я ни на кого не повышала голоса, – на молочно-белой шее Иммеле проступили пятна от обиды. – Я просто вышивала.
– А что же ты делаешь сейчас? – властным тоном заявила Петра. – Даже если ты молчишь, на твоём лице написаны все твои мысли, Иммеле, а они должны быть
