из двух сакральных вопросов, присущих русскому человеку, категорически взбудоражил. Но второго – кто виноват? – не возникло, т.к. на крыше был в одиночестве, если не считать больших птиц, круживших в небе, словно зовущих туда. Нет, это не были коршуны или тому подобные стервятники, чтобы поживиться несчастным, умершим на крыше склада парашютов от голода и жажды, т.е. чтобы склевать меня (хотя мною можно было подавиться – если Маяковский говорил о себе: «Я из мяса и костей весь», то во мне сравнительно больше второго из упомянутого рагу (может потому, что купили в магазине? – в противоположность тому случаю, когда моя мама – по её рассказу – нашла меня на острове, около коровы, которая зализывала вторую макушку – эта мамина наивная метафора составляет, тем не менее, историческую правду, т.к. макушки образовалось две – вторая надо лбом, которая и является, якобы, результатом парикмахерской деятельности упомянутой коровы). Это были аисты – из сочувствия, может быть, собиравшиеся отнести меня кому-нибудь в подарок. Кроме аистов – в воздухе, мне молча сочувствовали – на поле аэродрома, сиротливо стоящие несколько самолётов. Если спрыгнуть – можно разбиться, т.к. земля мёрзлая и бетонные ступени входа на склад – на расстоянии прыжка. Пошёл по пресловутой крыше по периметру: два-три места позволяли как бы спастись, но при этом обещали покалечить. Замаячила перспектива голодной смерти в одиночестве (не в яме, но и без Аиды. Кстати, в глубокой юности, в Туле побывал на нескольких представлениях опер Саратовского театра, в т.ч. «Аиды». И был потрясён. Конечно, музыка, голоса, декорации, хор – да. Но, не зная сюжета тогда, по своей впечатлительности был потрясён его pointe: Аида добровольно и тайно спустилась в яму, чтобы встретить там осуждённого на смерть Радамеса и умереть вместе с ним).
«Да, есть из чего впасть в отчаяние».
Ещё побродив по крыше с печальной мыслью о превратностях судьбы и загробной жизни, обнаружил близко растущее дерево и вспомнил барона Мюнхгаузена. Одно из двух: либо он утонул бы в болоте, куда угодил вместе с конём, либо … одно из двух (как говорил бесподобный Швейк: «… либо пациент жив, либо пациент мёртв»). Все знают, что выбрал Мюнхгаузен. Правильно – жизнь, потому что голова у барона была думающая, а рука сильная – и он вытащил себя за волосы из болота, разумеется, вместе с конём. Очевидно невооружённым глазом, что мне далеко до милого моему сердцу Мюнхгаузена, во всех смыслах, но последовал его примеру и выбрал жизнь, потому что ничего ещё не успел совершить героического – даже пообедать сам и накормить свою собаку, вернуть долги, обнять кого-то и даже сочинить эту записку. Коротко говоря, попёрся к дереву спускаться. Как – это надо рассказывать отдельно и в другом месте. Однако, не буду преувеличивать своё достижение: спускался-то без лошади (правда, у меня была нелёгкая сумка с инструментом, которая оседлала меня, как барон – своего коня). И ведь спустился таки – несколько ободранный, но в общем без потерь, чтоб, как было сказано поэтом: «ногою твёрдой встать при море» (в моём случае – при аэродроме). Опять нет повода не выпить. К чему привело это событие, мини подвиг, удачно завершившийся?