булькало и лягалось. Наконец, все успокоилось, а мозг, казалось, стал погружаться в теплую, не совсем прозрачную воду.
Через час Валька побежал за следующими литрами ягодного вина.
Пока его не было, Владимир Семенович несколько раз внимательно прочитал черновик письма Глянцева, просмотрел пергаментные страницы и бересту. Кожаное письмо трогать не стал – самое важное решил оставить на потом, когда никто не будет мешать. Он задвинул картонную коробку под стол, положил на нее свои голые ноги. Федор улегся спать под двумя вишнями.
А еще через полтора часа Пилюгин размазывал по щекам трупы комаров и уверял Федора с Валькой, что его папаша, хоть и «был сталинским прихвостнем и отъявленной сволочью», но за всю свою жизнь не расстрелял ни одного врага народа. Более того, он их спасал. Как, например, Озналена Петровича Глянцева, который совершенно определенно собирался отравить товарища Сталина, а вмести с ним Политбюро, ЦК и весь состав советского правительства.
– Как только рассветет, отправимся в психиатрическую лечебницу, – упорно твердил Владимир Семенович. – Мы выведем этого старого отшельника на чистую воду! Мы ему покажем страшный оскал тираннозавра! Он узнает у нас, как загадки загадывать. У тебя, Валька, лопаты есть?
– Есть.
– А у меня план монастыря есть. Я два года по архивам, как клоп ползал. Такие, знаешь, плужесткокрылые насекомые… с колюще-сосущими челюстями. Но я нашел. Отец мой не нашел, а я нашел. Усыпальница отшельника под храмом Владимирской божьей матери. А он знаешь кто Иорадион – то? Родственник, пращур, если можно так выразиться, вашей бабы Насти. Тоже Налимов. А она об этом ничего не знает. И никто не знает. Но сначала нужно кинжал найти. На Гадючьем острове. Под правой ольхой. У тебя, Валька, лопаты есть?
– Есть. У меня тоже родственники древние. Они с красными бандитами воевали. Брусилов, слышал? То-то.
– Как только рассветет, на Гадючий остров поплывем. Наливай.
Пилюгин открыл сумку, достал из нее какие-то схемы, планы. – Это Ильинский монастырь, – водил неуверенным пальцем по бумагам майор. – Перед войной в нем вытрезвитель для милиции был, а потом уже психушку сделали.
Владимир Семенович выволок из-под стола обувную коробку. Вывалил на него все содержимое. – Кто это там кричит?
– Это бык Федькин, Федор Иванович, пить просит. Я сейчас.
Валька отхлебнул из бутыли, пошел за сарай.
Вскоре из кустов малины высунулась здоровенная, облизывающаяся морда заморского производителя. Кучерявый бык с железным кольцом в носу недружелюбно посмотрел на Пилюгина, фыркнул. Валька похлопал его по бокам, подвел к ведру с водой.
– Он мирный, – сказал оцепеневшему от страха особисту Валька. – Своих не трогает, особенно выпивших.
Лесник опустился на лавку и тут же вместе с ней рухнул на землю.
– Ножки подгнили, – заржал Брусловский. Он, хотел,
