себя в нескончаемо изготовляемых и непрерывно льющихся наливках собственного производства.
А утром непостижимым образом возрождается подобно Фениксу и снова хорохорит крылья, оглядывая себя – расплывчатого и двоящегося – в зеркало: хорош! герой!
Второй – тоже герой: это некурящий, тоже не старый, преданный религии, но весьма падкий на алкоголь человек, щегол, каких поискать.
Он совершенно повёрнут на душещипательных разговорах: о вреде абсолютной нравственности и о семи перпендикулярно-пересекающихся мирах: политическом, бытовом, духовном, лукавом, половом, биологическом, магнитном… Заимствованного термина «гравитация» тогда не было, потому мы останавливаем этот статистический перечень на магнетизме.
Перемножая и сталкивая параллели во всех возможных вариантах, тема нашего лектора-болтуна становится обширной до значка «восемь набок». И потому, несмотря на причёску «а ля первый доллар USA», этот человек навсегда задержался в званиях «Философ», «Попёнок», реже «Купюра» и «Доллар», а чаще всего: «А, обалдуй что ли этот?»
Мыслитель Попёнок-Купюра-Обалдуй – давний, неизменный друг и моложавый товарищ по философским кутежам отставного Долбанека.
Посещая Нью-Джорку, они по традиции договаривались «заглянуть» в Кути. Вечерком, когда проявляется уже фосфорная «по пути», клюкнуть «ещё по махонькой». Потом «ещё по одной» – на чемоданах, после – «стременную» в дверном проёме. Перед тем, как залезть в седло, – «на дорожку». А там снова возвращались под крышу: «пить, так пить». А дальше шлось-ехалось по неизменному и бесконечному без всяких сопровождающих кавычек.
И потому нередко досиживалось до утра.
Лилась в бездонные кружки карманная мелочь, превращаясь в пропитый капитал.
Шелестели, вытираемые об лица, купюрной величины салфетки.
Летали и тыкались туда-сюда вилки, звеня, скрежеща.
Топорщились на фоне обнажённых вензелей и барышниных немецких грудей нежные скелеты обглоданных селёдочек.
Донышки приветствовали русских пантагрюэлей шутливыми по-мейсенски лозунгами и призывали к нешуточной любви: «Монархи всех стран, объединяйтесь!»
Мусолились бараньи рёбра, печёные свиные уши, усыпанные золотистыми, отменно прожаренными кольцами.
Радостный череп хряка с загорелой кожей и с пучками лука, пристроенными вместо усов, улыбался и щурился вставленными в глазницы яблоками.
Ложками черпалась икра. Красная! Чёрная! Осетровая! Кетовая!
Нетонущие пятаки клались в пену, проверяя силу напитка, сверяя результат с правильностью древнемюнихских технологий.
Пользовались рюмками без приложения рук, швыряли картами и показывали из них фокусы.
Изобличали и ставили капканы на Сверчка-долгожителя и местную достопримечательность, неуловимую как Синяя птица и скрытую как тайные кинокамеры двадцать первого века.
Метали
