Антония.
– Этих «выступлений» в моем доме не будет! – шепнула она мисс Шервин.
– Вы правы. Но почему бы не попросить Рэймонда Вузерспуна спеть?
– Рэйми? Что вы, дорогая! Ведь это самый заунывный плакальщик в городе!
– Послушайте, милочка. Вы прекрасно умеете обставить и украсить дом, но о людях судите неправильно. Конечно, Рэйми лебезит перед всеми. Но он, бедняга, стремится к «самовыражению», а между тем у него нет никакой подготовки, он ничего не знает, кроме торговли обувью. Но у него есть голос. И когда-нибудь, уйдя из-под покровительства Гарри Хэйдока, он еще покажет себя.
Кэрол поспешила извиниться. Она вызвала Рэйми и заодно пресекла слишком явные намерения других «исполнителей»:
– Мы хотим послушать вас, мистер Вузерспун! Вы единственный знаменитый артист, которого я приглашаю выступать сегодня.
Рэйми покраснел и пробормотал, что гостям едва ли будет интересно его слушать. Но сейчас же откашлялся, побольше вытянул из верхнего кармана кончик носового платка и засунул пальцы между пуговицами жилетки.
Из симпатии к защитнице Рэйми и из желания «открывать новые таланты» Кэрол приготовилась восхищаться его пением.
Довольно скверным пасторским тенорком Рэйми пропел «Пташкой порхай», «Ты моя голубка» и «Когда ласточка прочь из гнезда улетает…».
Кэрол содрогалась от стыда за него, как бывает у впечатлительных людей, когда они слушают потуги оратора на остроумие или когда не по летам развитой ребенок при них плохо проделывает то, чего детям вообще и не полагается делать. Ей хотелось смеяться, когда Рэйми с важным и блаженным видом прикрывал глаза; ей хотелось плакать над жалким честолюбием, которое подобно ореолу исходило от его бледного лица, оттопыренных ушей и тусклых волос. Все же она старалась изобразить восторг – ради мисс Шервин, этой доверчивой поклонницы всего, что было или могло быть добрым, правдивым и прекрасным.
Когда третья орнитологическая песенка была окончена, мисс Шервин как бы очнулась от своих упоительных грез и, чуть дыша, шепнула Кэрол:
– Ах! До чего хорошо! Конечно, у Рэйми не такой уж необыкновенный голос, но не находите ли вы, что он вкладывает в свое пение удивительно много чувства?
Кэрол ответила наглой и великолепной ложью, хотя и не слишком оригинальной:
– О да, я нахожу, что чувства у него много!
Она увидела, что публика, чинно выслушав певца, совсем пала духом, оставив последнюю надежду на то, что ее позабавят. Тогда она воскликнула:
– А теперь сыграем в одну нелепую игру, которой я научилась в Чикаго! Для начала вам придется снять башмаки. А затем вы, вероятно, переломаете себе лопатки и коленные чашечки!
Недоверчивое внимание. Высоко поднятые брови без слов говорят, что жена доктора неприлично расшумелась.
– Для роли пастухов я отберу самых свирепых, вроде
