в мире физическом, в обществе, где на первый план выходит забота как себя обеспечить, прокормить, заработать деньги, сделать карьеру. А о существовании параллельного, астрального мира, большинство даже не подозревают, и, сталкиваясь с его проявлениями, списывают их на сказки, галлюцинации и тому подобное, не пытаясь вникнуть в суть вещей. Так и живут, копошась каждый в своем мирке, накапливая и потребляя, радуясь накопленному – каждой заработанной марке, заслуженной звездочке, полученной льготе. Понимая, насколько все это бренно и проходящее лишь, когда приходит время умирать. Лишь у последней черты большинство обывателей вспоминали о душе и начинали думать о вечном, когда время уже прошло.
Генрих не хотел быть таким и уже твердо знал, что таким не будет никогда. Он был молод и полон сил, перед ним открывался мир неограниченных возможностей, а благодаря тому, что он сейчас знал, и не только физический мир!
Глава 3. Карцер.
Генрих проснулся и сел на соломенном матрасе. Наверное уже утро, но в этом каменном мешке всегда одно время дня и одно время года. Тусклая лампочка никогда не выключается, каменные, серые стены, затхлый воздух и полная тишина, от которой звенит в ушах. Только по открывающемуся два раза в день окошку на двери, в которое тюремщики подавали чай и хлеб, можно было считать дни, проведенные в карцере. Генрих подошел к двери, заколотил по ней кулаком и крикнул:
– Эй! Охрана! Подойдите ко мне!
Где-то наверху заскрипела дверь и раздались звуки шагов в подкованных сапогах, по железной винтовой лестнице. Через минуту окошко на дверях откинулось, и в него подали хлеб и деревянную кружку.
– Полей воды, пожалуйста. – попросил Генрих. Охранник молча просунул в верхнюю дырку ниши на стене конец резинового шланга и включил воду. Генрих, фыркая, умылся холодной водой, взял свой нехитрый завтрак и уселся на каменный выступ, который служил ему и столом, и кроватью. Теперь можно было поразмышлять о своей судьбе. Что ж, свой выбор он сделал.
Генрих, как и, наверное, все узники этой тюрьмы, надеялся когда-нибудь выйти отсюда. Но, наверное, он был единственный, кто точно знал, как это сделать. Ему ни в коем случае не нужны были соседи, которые мешают воплощать в жизнь его план, ему нужна тишина и одиночество для медитации. Похоже, он своего добился, но какой ценой? Если его оставят в карцере надолго, он тут начнет гнить и, в конце концов, или умрет от сепсиса, или будет переведен на лечение в больничный блок. В любом случае времени у него не так уж и много. Начинать медитировать прямо сейчас пока нельзя, нужно дождаться реакции тюремщиков на вчерашнее происшествие в камере.
Генрих сделал несколько физических упражнений и начал ходить, меряя шагами камеру. Четыре шага вперед, поворот, четыре шага обратно, снова поворот, и так еще и еще, сотню раз, еще сотню, пока не заныли от усталости ноги, а в каменном мешке камеры стало тепло и душно. Хотелось лечь, расслабиться и, провалившись
