слова – две буквы «к». Мокка – это порт на берегу Красного моря, откуда в Европу отправляли один из лучших сортов кофе. Но вот его название пишется с «о» на конце: мокко, в итальянском «о» – окончание прилагательного мужского рода, мокко – это кофе из Мокки. А в моккачино имя города сохранилось без изменений. Напиток представляет собой смесь эспрессо и шоколада, поэтому первоначально назывался эспрессошок, но это имя из-за неблагозвучности утратилось.
Возможно, кто-то переживет «эспрессошок», узнав, что в словарях рядом со словом эспрессо долгое время стояла помета «м.», в то время как капучино и моккачино представлены как существительные ср. рода. Где же логика? Неужели в том, что в первом кофе присутствует «в чистом виде», а в двух других – в сильно разбавленном?! Специалист по этикету, президент Национальной ассоциации экспертов по деловой этике, этикету и протоколу, напоминает: капучино и моккачино – не кофе, а кофейные коктейли. Но сегодня грамматический дисбаланс в прошлом: все три слова могут употребляться как в мужском (рекомендуемая норма), так и в среднем (допустимый вариант) роде.
Как бы то ни было, в кофейнях подают классический и двойной эспрессо, нежный капучино, ароматный моккачино – в строгом соответствии с действующей нормой. А возобладает ли грамматический средний род, расскажут уже дети и внуки современных «кофейных барышень».
О чае с сахаром
Как правильно попросить: стакан или чашку чая, а к нему сахара, или же стакан (чашку) чаю и сахару кусочка два-три?
Национальный корпус русского языка подсказывает: первый вариант встречается в два раза чаще второго. Выбор зависит, на первый взгляд, от авторских предпочтений. Заглянем на литературный чаек?
Вот красочная картина не очень приятного чаепития из «Очерков Москвы» Николая Скавронского (1860–1865): «Беда, если некоторые гуманные хозяева имеют привычку приглашать на некоторые праздники некоторых приказчиков к себе на чашку чая. Эта несчастная чашка чая колом в горле становится у каждого из них при господствующей обстановке: во-первых, примут их как оплеванных, хозяйка и хозяйские дети еле удостоят ответом на их униженные поклоны; разве какой-нибудь подлипала, начинающий забирать в руки хозяина, окажется посмелее и, откланявшись, вступит с хозяином в речь. Выпивши по чашке, все непременно обернут чашки вверх дном; последует односложное “кушайте”; нальют по другой; молчанье ложится тяжелым гнетом; оно яснее всего показывает, какие тут отношения одного к другому; невыносимо для совестливого человека, говорили некоторые нам, оставляя эту нравственную пытку. Кое-кто посмелее выпьет третью, и потом надо, сколько требует приличие, посидеть; прежнее молчание и гнет».
«Иметь в числе знакомых тонко воспитанную женщину для “чашки чая” по вечерам было бы приятно, но такая “чашка чая” что-то не представлялась», – откровенничает герой повести П.Д. Боборыкина «Поумнел» (1890).
А из мемуаров
