style="font-size:15px;"> Из глуби таинства скрипичного ключа.
И угасающей мелодии затишье
Уловит слушатель, который, чуть дыша,
Перепрочувствует в себе, что он услышал,
Но не поведает, о чем поет душа.
Синицы, птицы черно-белые,
Словно летающие зебры
Нетерпеливо петли делают
Вокруг покуда спящей вербы
Как не легко принять решение,
При том не спутаться ни разу,
Вот так же через гнет сомнения
Весна идет волнообразно.
Разве в дури вычурны
Проблески ума?
Я тебя не вычеркну
Матушка-зима.
Хоть снега угробили
Проблески тепла,
Вряд ли зимофобия
Сильно расцвела.
В чью память – дерево, достойному – броня,
Кто нас покинули, чего теперь с них спросишь.
Кому положено, тому подай коня,
А после статуей поставь его на площадь.
Не то Иван, не помнящий родства.
Вольготно ли ему, скажи на милость?
Коль есть еще на свете трын-трава,
Навряд ли в жизни что-то изменилось.
Мне все говорили, а я не поверил,
Что то, что сквозит через окна и двери,
И прячет в тумане дома.
Что только на позднюю осень похоже,
Что вовсе нельзя, совершенно негоже
Назвать строгим словом «зима».
Что именно это она колобродит.
С дождем в январе на исходе
Не убоясь широт диаметра московского,
Не в бытовом алкоголическом бреду,
Я от метро во честь и славу Маяковского
К платформе Северянина иду.
И поднимаю транспарант, мне кем-то вверенный,
Что жизнь по-прежнему куда как хороша
У нас всего теперь что хочешь есть немерено,
Живи и наслаждайся не спеша.
Бумага и перо для слов
Исходно хрупкая основа,
Слова, сплетенные из снов,
Вернуться в сны стремятся снова.
Эзоп, лукавый пилигрим,
Бредет за мной из строчки в строчку,
Пусть путешествует, Бог с ним,
Язык и ум его отточен.
А Сирано де Бержерак,
Чей нос был более чем странен?
Считал свой лик как божий брак
И принял смерть у ног Роксаны.
Барокко переходит в рококо,
Кто дева – куртизанка иль невеста?
«Элегия» Массне, «Манон Леско»
И гул у театрального подъезда.
Аббат Прево прочитан на заре
С бледнеющей и тающей луною,
И горе кавалера де Грие
