Остранение. Анна Кочарян

      Перед каждой субботой

      отец из меня достает небольшое слово,

      и я застываю.

      Я застываю, но мысль моя

      невесома,

      и пока отец закрывает дверь,

      на засов

      запирает ставни,

      мысль меня несет

      к берегам Влтавы.

      Там, у реки, мысль меня

      превращает в песок и глину,

      и меня несет уже река

      мимо кладбища, замка мимо,

      протекая сквозь

      города, луга, перелески,

      приносит к морю,

      море меня принимает,

      море мое растворяет горе,

      и я на миг забываю, что я

      самый обычный голем.

      Иногда слова, что в моих устах,

      застревают как камни в горле.

      Если я не из наших, то я,

      может, просто один из гойим,

      но отец говорит, что я не из гойим,

      а самый обычный голем.

      Я ему говорю: возьми у меня

      ребро,

      сотвори кого-то:

      брата, друга, собаку, кота, земляного бога.

      Разве это много, отец?

      Ведь это совсем не много.

      В этом пыльном пустом чердаке

      мне так одиноко.

      Отец говорит, Адам был как я,

      но только с дыханьем божьим,

      кровью в жилах, нутром горячим,

      молочной кожей,

      с жаждой славы, любви и мести

      в мятежном сердце.

      – Оттого Адам и был смертен, а ты бессмертен.

      Отец говорит, что меня приручил и теперь

      за меня в ответе,

      что в груди без сердца легче, вольней без сердца.

      Он не знает: во мне давно

      зародилось сердце,

      и теперь оно бьется, так бьется, что я научился

      плакать,

      слезы мне смывают черты, лицо начинает капать,

      и тогда я снова рисую себе глаза деревянной

      палкой,

      и когда приходит отец, я ему улыбаюсь,

      легко, широко и ярко,

      потому что я самый обычный голем,

      а голем не может плакать.

      Снег хрустит под ногами, и дед говорит внуку:

      – Мне всегда хотелось увидеть большую зиму.

      Звезды падают с неба, в воздухе пахнет дымом.

      Дед дитя обнимает и дует ему на руки.

      – Посмотри, снежинки похожи на хлопья соли,

      крошки белого хлеба, только белей и лучше,

      снег – простая вода ледяная над спящей сушей,

      и мы ходим по этой воде – ледяному полю.

      – Здесь совсем нет боли, а только дыханье божье,

      млечный путь и ветер, звезд голубых осколки,

      только ели и вьюга, ели и вьюга только.

      Снег ложится на щеки, тает на теплой коже.

      – Вот снежинки дрожат в твоих золотых ресницах,

      Я тебе обещаю еще раз потом присниться,

      А теперь забудь все, что я тебе сказал.

      Лазарь делает вдох и открывает глаза.