материалами для ее создания, в том числе редкими и аутентичными. Именно у него, вернувшись в Москву после учебы в Питере, Александра пыталась пристроить для продажи свои картины, которыми втайне гордилась, именно он первым вынес ей приговор, который молодая художница запомнила навсегда. «У вас хорошая рука, деточка, – добродушно произнес хозяин магазина, своей полнотой, пышной шевелюрой и веселыми глазами напоминавший дагерротипы Дюма-отца. – Но вы кто угодно, только не художник. Ремесло крепко знаете, не спорю, и с технологией вас в Репинке познакомили. Реставрации, копии – ваш верный кусок хлеба. А картины ваши покупать не станут». Тогда, возвращаясь домой с отвергнутыми полотнами, Александра кляла этого сытого «барина от искусства», как тут же его прозвала. Но Ивана Константиновича Мусахова не зря считали одним из самых опытных московских торговцев живописью. Он создал себе репутацию еще до развала Советского Союза, в смутные, хищные времена, когда становиться частным предпринимателем было попросту опасно. Его конкуренты разорялись, зловеще исчезали, а он неизменно процветал. В начале девяностых Мусахов арендовал на долгосрочной основе, практически навечно, старинный особняк в «золотом» районе, близ Кузнецкого Моста. В первом этаже располагался магазин художественных материалов, во втором – галерея. Двухэтажный голубой домик, щедро украшенный лепниной, похожий на свадебный торт, быстро стал популярен и у художников, и у покупателей. У Мусахова был верный глаз и потрясающая интуиция. Если он заявлял, что продаст картину, ее можно было считать проданной. Его презирали за откровенно торгашеский подход к искусству, обвиняли в махинациях с налогами, завидовали его успеху. Мусахов, ни на что не обращая внимания, безмятежно торговал. Торговля была смыслом его жизни, он не закрывал магазин даже в праздничные дни, поэтому Александра не сомневалась, что сегодня, вечером второго января, застанет старого знакомого на месте.
Так и вышло – стоило ей потянуть на себя тяжелую дубовую дверь без вывески, как навстречу хлынули свет и тепло, мешаясь с сумрачным морозным паром переулка. Звякнул подвешенный к притолоке латунный бубенец. Из подсобного помещения немедленно выглянул хозяин.
– Вот это кто! – воскликнул Мусахов. Сердечно раскинув руки, он подошел к Александре и трижды, в старинной манере, расцеловал ее. Дыхание «Дюма-отца», на которого торговец картинами с годами стал похож еще больше, явственно отдавало дорогим коньяком. – Совсем не заходишь, забыла старика!
– Вот, понадобилось – сразу о вас вспомнила, – с улыбкой ответила художница. Они с Мусаховым давно стали друзьями.
– А без нужды не вспомнишь, – резюмировал тот. – Что поделаешь, развалины никто не посещает.
– Это вы-то развалина? – возразила она.
– Ну, вроде Колизея. – Торговец хохотнул. Он неизменно находился в приподнятом настроении. – Все его знают, и никому он к чертям не нужен, кроме туристов. Да и туристов сейчас мало. С чем пожаловала?
