Наконец, кто-то, кто давал ему верные советы, у кого он учился поражать своих врагов и взвешивать свои силы прежде чем действовать.
– Есть человек, который очень опасен для нас. – говорил ему патриарх. – Человек, а не чум. Который опасен для нас более, чем кто-либо другой. Не будь дураком, как другие, не думай, что люди слабее нас просто потому что мы их когда-то победили. Нельзя недооценивать своего врага – за это очень дорого приходится платить… Нельзя недооценивать своего врага. Нельзя недооценивать своего врага…
Последние лова кружились по карусели вокруг сознания Самоха. Среди ночи он проснулся, помня этот сон. И тут же вспомнил другой, где Базанхр с генеральскими погонами говорит ему про самоуверенность, тщеславие и бахвальство. Это ведь все идет из-за ошибочных представлений о своем противнике. Противнике, который теперь всеми силами стремится сломать его и заставить молить о снисхождении.
– Не будет снисхождения. – вслух прошептал митрополит. – Не будет ничего кроме одного. Костров святой Инквизиции, которая заставит трепетать всех только при одном своем упоминании.
Он почувствовал внутри себя жар еще больший, чем тот, что был в нем, когда он заразился этим вирусом. Жар, выжигающий всю болезнь, всю слабость, всю нерешительность. Глаза его словно начали оживать, и тут он стал начинать четко видеть все вокруг. Вместе с тем и слух стал возвращаться к нему. А затем и крики из камеры напротив.
Самох задвигался. Боль пронизила виски от одного к другому, немного затошнило и вроде бы стало сложнее дышать. В глазах моментально потемнело, но он все равно продолжил двигаться. И ощущения реальости закрепились сильнее, чем боль.
Было темно, так как ночью только одна лампочка в начале коридора освещала проход, но заключенного в камере напротив было хорошо видно.
Поднявшись митрополит подошел к дверной решетке, продолжая неотрывно смотреть на источающего крики сумасшедего. Подняв одну руку и направив ее ладонью на него, Самох сказал:
– Благословляю тебя на исцеление, сын мой… Только вера Жах вылечит тебя…
Болотников
Эта бестолковая неспособностью людей становиться лучше, чем они могут быть. И та злость, с которой они встречают любые попытки что-то изменить. Сразу считают тебя врагом. Еще большим врагом, чем тот, кто на самом деле заставил их жить хуже и делать себя хуже. И слабее. Какие все-таки трудные грани у этих двух слов.
Слабее и сильнее. Если мы позволяем себе меняться, то это сила, меняющая что-то, или слабость, позволяющая меняться? Или наоборот, это сила, оставляющая нас прежними, или слабость, не дающая возможность изменить ошибку на правду?
У полковника Болотникова сейчас не было ответов на эти вопросы. Он просто вел те самые 10% людей, которые приняли новые изменения, и согласились быть свободными вопреки воле большинства. Всего около семисот человек. А ведь как на них еще смотрели,
