армию призывали мужчин всех национальностей из всех социальных групп в возрасте от 16 до 50 лет[65], а на первых этапах войны немцы захватили огромное количество людей, по-видимому, среди военнопленных присутствовали представители самых разных групп мужского населения СССР. Можно сказать, что большинство составляли люди крестьянского происхождения, и русские были самыми многочисленными среди них, но довольно хорошо были представлены и другие народности. Те, что помоложе, учились в советских школах и участвовали в массовых молодежных движениях, а значит, были воспитаны как социалисты и атеисты (хотя они тоже, как и их сверстники-эмигранты, любили Пушкина и других классиков русской литературы). Они верили в братство народов, населявших Советский Союз, гордились тем, что их страна первой в мире сбросила иго капиталистов-эксплуататоров. У тех, кто происходил из семей советской элиты, старшие родственники могли стать жертвами сталинских репрессий, но сами они в пору призыва, скорее всего, чувствовали солидарность с советским политическим строем и желали приблизить военную победу своей страны. Пленные старшего возраста, особенно из глубинки, могли сохранять остатки религиозной веры своей юности и с неприязнью вспоминать о коллективизации; однако в пору призыва в армию и они, скорее всего, соглашались в душе с тем, что чужаков-захватчиков нужно прогнать с русской земли[66].
Среди советских военнопленных были, например, Эрнест Шницер, студент Киевского университета, отправленный в стройбат из-за того, что его родители были арестованы как «враги народа» в пору Большого террора, и Леонид Артемьев – русский, уроженец приграничных земель, которые в XX веке отошли от России к Польше, затем ненадолго оказались территорией СССР (как раз тогда Артемьева и призвали в Красную армию), а во время войны были оккупированы немцами[67]. В автобиографических рассказах двух этих людей, написанных много лет спустя в Австралии, не говорится о том, как они попали в плен к немцам – против своей воли или сдались сами. В первые месяцы после германского вторжения Красная армия терпела одно за другим жестокие поражения, и многие ожидали, что советская власть вот-вот падет. Поэтому (и еще благодаря немецким пропагандистским листовкам) в народе ожили старые слухи, в которых евреев приравнивали к большевикам и обвиняли в узурпации власти над Россией. Подсчитано, что около 5 % всех советских военнопленных были перебежчиками – это намного больше, чем обычно было в армиях других воюющих стран. В Красной армии был еще и необычайно высокий уровень дезертирства: за всю войну около 1,5 миллиона человек оставили свои боевые посты, хотя, как предполагается, не все дезертиры оказались в итоге за пределами Советского Союза. Иван Кононов, позднее эмигрировавший в Австралию под чужим именем и чужой национальностью (как Иван Горький, поляк), перешел на сторону немцев в августе 1941 года, уведя с собой многих бойцов из своего казачьего полка, после чего сражался вместе с немцами до конца войны[68].
Самым известным советским
Имеется в виду период всеобщей мобилизации во время ВОВ.
Подробнее на эту тему см.: Stephen Kotkin.
A. Карел. И. М. Смолянинов – Жизнь и творчество. Краткий очерк //
Mark Edele.
