руками, прикрыла глаза и в прямом смысле застонала.
– Как же с тобой тяжело говорить, как с глухим. Это же мой отец, человек который жизнь дал, – вместе с выдохом руки соскользнули с макушки и повисли вдоль тела, а я открыла глаза и обомлела.
Громов зачем-то поднялся с кресла на ноги и, нахмурившись до глубокой морщины между бровями, с тревогой уставился на меня.
– Кровь носом пошла? – с ходу предположила потому как другого объяснения взгляду мужчины у меня не нашлось, и сразу мазнула ладонью под носом, но следов крови не обнаружила. – Да, нет. А что тогда?
– Ещё раз подними руки, – вместо ответа прорычал Глеб.
Твою же…
Теперь до меня дошло… Когда голову руками обхватила, широкие рукава комбинезона упали вниз, обнажая багрово-синие подарочки Петра Тимофеевича в виде синяков.
– Может, мне ещё ноги задрать?! – огрызнулась я.
Нагрубила, потому что разозлилась, на себя, конечно, в первую очередь. Это же надо было забыться и именно Громову синяки показать. Он тут весь деловой, вершитель судеб, пуп земли, и я средней руки актриса, побитая продюсером.
Мужчина за секунду оказался рядом и навис надо мной словно скала.
– Рукава засучи!
Ага, ещё чего. Не буду я ничего показывать и унижаться.
– Не хочу, – скрестила на груди руки, чтобы он сам не задрал.
– Выбирай. Либо ты это сделаешь добровольно, либо я тебя заставлю.
– Интересно мне как? – усмехнулась я и уже в следующую секунду самым возмутительным образом, была поднята на ноги, Громов вытянул мне руку и до плеча отодвинул ткань комбинезона.
– На другой, так понимаю, тоже живого места нет, – рявкнул мужчина и принялся левую руку осматривать.
– Охренел. Больно вообще-то.
В действительности Глеб хоть и творил с моим телом, что хотел, но был предельно осторожен, даже капли физической боли не причинил, а протестовала из-за стыда. Жертва насилия, которая смолчала и не пошла искать справедливости, не только жалкая, но и оскорбительная роль.
Закончив с осмотром, Громов на несколько шагов отошёл от стола, где-то минуту я наблюдала за его напряжённой спиной, а потом он обернулся и тихим, но леденящим душу голосом, спросил:
– Кто это сделал?
– Никто. Упала, ушиблась.
– Упала на чьи-то две пятерни?! – я даже вздрогнула, как рявкнул Громов. – Хватит врать. Лиза, у тебя на коже отчётливо видны пальцы.
Ничего не понимаю, Глеба, словно подменили. Ровно до этой секунды, я от него и крошки эмоций не видела, а сейчас, как сорвался с цепи. Ноздри вон как раздулись, губы исчезли, глаза злобой сверкают, того и гляди, разорвёт, агрессивный адский пёс.
– Глеб, отстань, а? – сбавив тон, чтобы и дальше не накалять обстановку, не потребовала, а именно попросила я. – Мы чужие люди, не лезь в мою жизнь.
Пара
