Поедешь в Бостон и расскажешь своему приятелю Эмерсону, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь там педерастичный поэт.
Он промолчал.
– Ты должен постараться, – продолжал убеждать я. – Ты рискуешь своим скальпом всякий раз, когда раздражаешь их.
– Я делаю все что могу.
– Это неправда.
– Что ж, я рад, что ты так хорошо все понимаешь.
И он вновь разрыдался. А потом просто захрапел. Я ужасно разозлился, потому что он вел себя как простой лентяй. Нас кормили наравне со всеми, и верхом мы скакали не дольше, чем сами индейцы; нам двоим досталось гораздо больше воды, чем им всем вместе, и еще неизвестно, как давно они в пути. Существует правило, которое мой брат не хотел признавать: если один человек может это сделать, значит, можешь и ты. Та к всегда говорил отец.
Разбудили нас пощечинами, в кромешной тьме пристроили верхом, привязали. Далеко впереди мерцал яркий огонек, я догадался, что это горящая ферма. Удивительно, что белые забрались так далеко, но земли тут такие богатые, что я понимал, почему они рискнули. Подскакали несколько воинов, они, похоже, были довольны, что мальчишки притащили нас сюда.
В темноте я разглядел, что наша ремуда пополнилась примерно дюжиной лошадей. И еще двумя пленниками. Судя по плачу, это были женщины, и кажется, немки, или, как мы их тогда называли, голландки.
К восходу мы проскакали еще полсотни миль, дважды сменив лошадей. Немки ревели всю ночь. Когда рассвело, мы поднялись на месу[21] оглядеть окрестности. Впереди открывались огромные пространства – холмы, холмы до горизонта.
Немки были голыми, как и мы. Одной лет семнадцать-восемнадцать, вторая чуть старше, и обе, несмотря на покрывавшую их кровь и грязь, в расцвете своей женской красоты. Чем дольше я на них смотрел, тем больше ненавидел и надеялся, что индейцы еще будут измываться над ними, а я смогу поглазеть.
– Ненавижу этих голландок, – сказал брат. – Надеюсь, индейцы отымеют их как следует.
– Я тоже.
– Смотрю, ты неплохо держишься.
– Потому что я не сваливаюсь с лошади.
За ночь мы дважды останавливались, и индейцы всякий раз затягивали потуже ремни, державшие Мартина.
– Я пытался вцепиться ногами, но получается плохо.
– Уверен, маме приятно было бы это услышать.
– Ты станешь отличным маленьким индейцем, Илай. Жаль, что я этого не увижу.
Отвечать я не стал.
– Ты же понимаешь, я не стрелял, потому что боялся за маму и Лиззи.
– Ты просто окоченел от страха.
– Они все равно убили бы маму, это ясно, но Лиззи забрали бы вместе с нами. Но она была ранена, только поэтому…
– Заткнись, – не выдержал я.
– Ты не должен был видеть, что они с ней делали.
Он выглядел так же, как всегда: чуть косящие глаза, тонкие губы. Это человек, которого я знал давным-давно.
Чуть
Холм с плоской вершиной, столовая гора от испанского
