дружно. Им хотелось как можно быстрее разделаться с грязной работой. Да и мы вздохнули свободно, когда последний камень воссоединился с подобными себе. Курсанты укатили, оставив нам испачканное судно. Мыть его не имело смысла. Весной всё повторится в обратном порядке, после чего салаги, что пойдут в свой первый учебный рейс, отмоют и покрасят борта и рубки, а мы, штатная команда, должны до их прихода вздёрнуть стеньги и реи.
«Тропик» я навещал при первой возможности. В один из таких визитов Петя Груца дал мне книгу Джозефа Конрада «Зеркало морей». И вот что я прочёл в ней о балласте: «Сказать о парусном судне, что оно может плыть без балласта, значит сказать, что оно – верх совершенства. Конечно, никому не возбраняется утверждать, что его судно может плыть без балласта. И он это, конечно, скажет с видом глубокого убеждения, в особенности если не собирается сам идти на этом судне в море. Написав в объявлении о продаже, что судно может плыть без балласта, он ничем не рискует, так как не даёт гарантии, что оно куда-нибудь доплывёт. Кроме того, святая истина заключается в том, что большинство судов может плыть короткое время без балласта, но затем они опрокидываются и идут ко дну вместе с экипажем».
Действительно, святая истина! Балласт делает судно с высокими мачтами, обременёнными тяжёлыми реями и парусами, Ванькой-Встанькой, способным подняться из дозволенного ему судостроителями крена. Ну, а коли перебор, тогда – кранты, успевай переодеться в чистое. На громадном четырёхмачтовом барке «Памир», имевшем балласт, и, добавлю, кадетов-практикантов, сместился груз – зерно, взятое сверх положенной меры. Этого оказалось достаточно, чтобы из многочисленной команды спаслось после опрокидывания только шесть человек. Ведь груз – тот же балласт, а если он был взят неграмотно, без сепараций, которые не дали бы зерну ссыпаться к одному борту, то гибель судна в жестокий шторм была предопределена. Поэтому и только поэтому при выгрузке балласта штурманы следили в четыре глаза, чтобы каждый камень попадал в кучу своего отсека, а не соседнего. За тем же строго следили и при погрузке.
Зима, между тем, шла своим чередом.
Плотники ковыряли борта – меняли подгнившие доски обшивки на свежие. Я крутился возле, но добавилось и другой работы. Боцман свалил на меня замену бегучего такелажа, в котором были изъяны. Остальные воротили нос, и даже многоопытный Фокич, о котором насмешник Ранкайтис, сам бывший когда-то боцманом на «Меридиане» и знавший толк в такелажном деле, говорил, что Цуркан вряд ли отличит мушкель от полумушкеля, никогда не брал в руки свайку. Я же не сетовал. Меня хлебом не корми, только дай повозиться с огонами и сплеснями. А их было много, так как меняли не только отбракованные тросá, но и множество блоков на шкотах, а те, яйцевидные, охватывались тугой стальной петлёй. Возможно по этой причине, а может потому, что я почти не отлучался с борта, в феврале появился приказ, которым матрос Гараев переводился
