наше выпяченное полотно, но было в душе то истинное ощущение и радости и романтики, приподнято воспетое Багрицким.
Да, работа на парусниках давала парню особую, глубинную, что ли, выучку, и тех, кто вкалывал на шхунах или во время учёбы в училище сходил на парусном корабле хоть в один рейс, я отличу от всех прочих моряков. Пример: один из лучших моряков экспедиции – Стас Варнело. С такими, как он, можно идти через океан хоть в корыте.
«Любите книгу – источник знаний», – вдалбливали с детства. Вдолбили: люблю источник. Глотнёшь из иного – и оживают потускневшие события и люди.
«Торнадо», книжку Юры Иванова, я купил, будучи в Кёниге. Помчался к автору за автографом, но, увы, не застал непоседу: ушёл на барке «Седов» в Архангельск. Второй экземпляр сборника, и тоже без Юриных гиероглифов, отправил Командору, а сам принялся за чтение, целиком погрузившись в дела и заботы людей, знакомые мне не понаслышке.
Путаница лет, рейсов и поездок… Книга то находилась при мне, то возвращалась на полку, к другим книжкам Иванова, среди которых был и роман «Преодоление», начинавшийся со слов: «– Парусный аврал! Пошёл все наверх паруса ставить! Командирам мачт доложить о готовности к парусным работам!
…Я на парусном судне. Не во сне, наяву. На самом крупном в мире, четырёхмачтовом барке «Седов», по сравнению с которым пиратская «Испаньола», что снилась мне как отзвук далёкого книжно-киношного детства, – хрупкая скорлупка. На «Седове»! Иду в рейс, неужели это действительно так? Значит, всё то, к чему очень стремишься, осуществляется? Долгий путь, так много лет ожиданий…»
Слова, которые мог бы сказать и я, когда оказался вдруг на другом четырёхмачтовом барке, на «Крузенштерне», но речь сейчас не о нём и не о «Седове», а… конечно, о «Меридиане» и «Тропике», и, в конечном счёте, о Стасе Варнело.
Прочитав книжку Юры о его путешествии на барке, я снова принялся за «Торнадо», когда получил от автора письмо из Клайпеды с двумя фотографиями. На одной – эстонский писатель Путманис позировал ему на фоне плавкабака «MERIDIANAS», на другом – Винцевич, постаревший Ранкайтис, стармех моего «Меридиана», стоял у судового колокола, держась за его рында-булинь. Стармех не расстался с баркентиной. Остался при ней в должности боцмана, отвечая за плавучесть кабака, за камбузные насосы, освещение и отопление, за рангоут и кое-какой такелаж, ещё сохранившийся на мачтах.
Юра писал, что передал Ранкайтису мой заочный привет и сожаление, что не застал, будучи в Клайпеде, его на рабочем месте, а потом и в больнице, куда, по словам официантов, Винцевича уложила какая-то болячка, а мне возвращал взаимное приветствие от старого соплавателя. Вот тогда, ответив Иванову, я снова открыл «Торнадо» и взялся перечитывать очерк «Кончились ли времена парусного флота?»
Случилось так, что их пути, Юры и Стаса, скрестились, когда морагентщики перегоняли на Дальний Восток огромный плавучий док (а в нём —два небольших
