лет на даче она увидела ель, унизанную каплями дождя. Луч пробил тучу, и ель засияла тысячами солнц. И произошла встреча с самою Собой. Душа сбылась. Все стихи Миркиной – это светящиеся капли на той легендарной ели. Глаз может выхватить крупные капли – ошеломляющие, порою не заметить мелкие, какие-то из них посчитать очень похожими, но в каждой капле, в каждом стихе заключена вся отныне неделимая душа.
Безусловно, стиль Миркиной шлифовался. Ее муж и единомышленник российский философ Григорий Померанц был первым слушателем ее стихотворений и поэм, и слушателем весьма взыскательным. Не всё принималось, многое и по нескольку раз переписывалось, но взятому курсу поэт уже не изменял.
Словарь Зинаиды Александровны аскетичен, метафоры не броски. Слова, как указатели на то, что стоит за ними, и не должны пленять воображение, но они способны преобразить душу. У Миркиной огромная читательская аудитория, и это само по себе чудо, потому что Зинаида Александровна никогда не надеялась на то, что ее стихи услышат, что они окажутся востребованы. Стихи-псалмы, стихи-молитвы вовсе не стоят особняком от столбовой дороги русской поэзии, они оригинальнейшим образом углубляют ее русло. Миркина поэт религиозный, но заносчивое доктринерство и показное благочестие напрочь отсутствуют в ее текстах. Ее поэзия – это разговор не о Боге, а с Богом, отсюда ровное, глубокое дыхание стиха. Памятны такие миркинские строки: «К чему не звала бы эпоха / Зов вечности в сердце не стих – / Важнее глубокого вдоха / Не знаю я дел никаких». И как часто в современной поэзии вдох подменяется вздохом. Пишущий вздыхает по себе, по тому что безвозвратно потеряно. Ничего худого в подобном сетовании нет, но когда оно превращается в кредо, становится как-то неловко.
Даже в последних стихах Зинаиды Александровны, а она писала их, когда была уже тяжело больна, нет ностальгии по прошлому, нет пеней и жалоб. Она до последнего дня оставалась живой, не цеплялась за жизнь, а именно жила, продолжая открывать в себе небо.
Подражать Миркиной невозможно, но можно причаститься ее творчеству, можно разделить с Зинаидой Александровной воспетую ею безграничность нашего сердца. А больше всего она бы хотела, чтобы мы полюбили то, что так любила она – самое главное в нас, то что не эволюционирует, не меняется, вечное в нас, незыблемое, бессмертное, то, чему нет ни начала, ни конца.
Нам оказал Господь наш милость…
Нам оказал Господь наш милость:
Он растворил Свое жилье —
Пред нами Дверь вовнутрь открылась,
Но мы… мы не вошли в нее.
Мы поклонялись внешней силе
И слали ей свои мольбы…
Мы Дверь усердно затворили
И об нее разбили лбы.
22 / V / 2018
А за окном высокая береза…
Г.П.
А за окном высокая береза
Переросла многоэтажный дом.
Как хорошо, что тихо льются слезы
Лишь только здесь, где мы всегда вдвоем.
Как хорошо, что так беззвучно, плавно
Наш непрестанный длится диалог
Всегда о том, о тайном, самом главном,
О чем никто услышать нас не мог.
Как хорошо, что комната немая,
А в небе тонких облаков слои…
И что одну березу принимаем
Сегодня в собеседники свои.
1 / V / 2018
Радость сердца, радость…
Радость сердца, радость – это
Снег, деревья и цветы…
Радость – переливы цвета.
Радость, Боже, – это Ты.
Дух, Дыханье Океана
В сердце трепетное влей.
Я свершусь, когда я стану,
Боже, радостью Твоей.
5, 6 / V / 2018
Я по подобью Твоему…
Я по подобью Твоему,
Мой Боже, создана.
И я пробить слепую тьму
Огнем души должна.
Я устремляюсь ввысь и ввысь
К вершине бытия.
Ты – воскресение и жизнь.
Когда же буду я
(Вонми, вонми моей мольбе!)
Живым подобием Тебе?
5, 6 / V / 2018
Чтó мне до той великой Ели…
Чтó мне до той великой Ели
И тихой ивы у ручья?
Но ведь они на самом деле
Гораздо больше Я, чем я…
Как недостаточно, как мало
Меня
