как-то.
«А то, что он, Юсио, всплыл, как подводная лодка, не странно?» Заснули они только под утро. Юсио очнулся первым. Какая дырявая ночь, иначе не скажешь, как старое покрывало. В одном из ее карманов укрылись они, как летучие мыши. Странная ночь. Мгновенно наступила, и вот уже ее и в помине нет. Улетела как черная фея Нобу.
Протирая заспанные глаза, женщина вышла на крыльцо.
– Там, недалеко, – она показала рукой, есть дом, он пустой. Найди его и живи, спрячься – никто не узнает.
Ее силуэт, словно вылепленный из жидкого тумана, растаял. «Не попрощался, даже имени не спросил и себя не назвал, – вздохнул Юсио. – Но так оно лучше: было и сплыло. Все рассеется в клочьях тумана». Юсио вспомнил свою юную жену. Кроме нее, у него была всего одна женщина – платная, за деньги. Вернется ли он в привычный мир? Увидит ли их? Навряд ли. Если не пуля у расстрельной стены, значит, колючка спецлагеря. Что ей скажут? Юсио Танака пропал без вести? Скрылся в неизвестном направлении? Еще оставят без пенсии.
7
Вслед за коротким летом в России наступает безбрежье снега. Как черт в ледяной ступе, как поезд-экспресс, ярый снегопад нес свой мутный вал из Ленинбурга в Москву, из Москвы в Ленинбург, едва отдышавшийся от блокады, с треснувшим, разбитым мрамором занесенных садов, с настороженными львами, сжимающими шары в каменных лапах.
Смирительная рубашка снега перекрывала подступы к ребристым лестницам, протоптанным дорожкам с сонными бакланами фонарей. Парение долгого сна над жизнью, бдением, полным шипенья и трепыханья, воркотни моторов и сцепленных механизмов, слёз и зубовного скрежета.
В субботний день они с бабушкой отправились к тетям, и там она впервые увидела отца. По льдистому асфальту скользили громоздкие ящики автобусов, не очень тепло одетые дети скатывались с горки на дерматиновых портфелях, этом атрибуте школьной жизни, которую совсем скоро ей придется пригубить, как вязкий молочный кисель, остывший и поэтому плотный на языке.
Утром, заплетая бестолковые Женины косички, бабушка вкрадчиво сказала:
– Мы поедем к тетям, и ты увидишь своего папу.
Женя вскочила со стула, – это было невероятно! Собираясь, одеваясь во все чистое, Женя заметила обжигающее обидой лицо матери.
– Ну узнаете, чем это для вас обернется… – выкрикнула она у порога с отчаяньем. – Полу́чите!
– Не обращай внимания, – махнула рукой бабушка.
Не обратить внимания Женя не могла. Они шли рядом по переулку – бабушка в совсем не зимнем пальто, великоватом для ее щуплого тела, и внучка в поеденном молью капоре, в кротовой шубке, надставленной чем попало («это тети тебе справили перед эвакуацией, что бы мы делали без них!»). Бабушка остановилась – туже обмотать ей шарф вокруг воротника.
– А какой мой папа? – Женя вырывалась из бабушкиных рук, ей всеми силами хотелось приблизить долгожданную встречу.
– Сама увидишь.
– А
