внутри храма был свеж и благоухал ароматами. Носильщики бережно опустили священную ношу на землю и незаметно исчезли. «Что я тут смогу увидеть, в этой темноте», – подумал Сергеев, но мрак ничуть не смущал Хамбо Ламу, который указал Михаилу место по одну сторону паланкина, а сам сел по другую. Лама положил руки на крышку шкатулки и на мгновенье замер, как бы давая будущему хранителю время осознать величие момента, а затем торжественно открыл её.
На атласной подушечке лежало магической красоты украшение в виде головы льва. В его пасти виднелся крупный камень рубинового цвета, глаза сверкали бриллиантами чистой воды. Эту необычайную картину Михаил наблюдал лишь несколько секунд. Реликвия вдруг вспыхнула таким ярким светом, что он, ослеплённый, зажмурил глаза и прикрыл лицо ладонями.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скользящим движением рук Михаил опустил ладони вниз и наклонился вперёд. Затем поднялся, открыл глаза и увидел себя молящимся среди таких же, как и он сам, мусульман. Фигура человека в белой чалме, стоящего на вершине узорчатого минарета излучала яркий свет. Эта ослепительная картина, которая возникла перед глазами Сергеева, вдруг задрожала, как мираж, и растаяла в воздухе.
Затем, как в калейдоскопе, видения стали мелькать одно за другим почти мгновенно. Михаил то видел себя входящим на эшафот, то, не успев испытать страх смерти, уже оказывался среди тысяч людей, бредущих по пустыне, но, не успев ощутить усталость и жажду, переносился в глухой монастырь среди заснеженных вершин Гималаев. Сергеев успевал не только запомнить детали каждого местопребывания, но и впитать в себя всю глубину смысла всех событий, участником которых он становился. Постепенно сменяющиеся картины начали мелькать всё быстрее и быстрее, становясь при этом более расплывчатыми, теряя чёткость, и наконец слились в сплошную полосу… Михаил балансировал на грани видений и реальности, уже не отличая одно от другого…
Глава 5. Сибирский старец.
г. Томск, начало 19 века
Суровая и снежная зима в далёкий сибирский город приходила всегда рано, покровительствуя вечерним сумеркам, которые вступали в силу уже к четырём часам пополудни. Вечера казались невыносимо долгими и тоскливыми, занесённые сугробами избы – мёртвыми, и только тусклые огоньки в окнах да белые столбы дыма над крышами говорили о том, что там ещё теплится жизнь. Даже добротные двухэтажные купеческие дома утратили свою торжественность. Их тонкие деревянные узоры сливались в серую, едва различимую, полосу, теряя свою лёгкость и привлекательность. Мороз, оставшись почти в одиночестве на заметённых снегом улочках города, крепчал, прихватывал редких прохожих за уши и подгонял заиндевевших лошадёнок, запряженных в сани.
Особняк купца Семёна Феофановича Хромова на углу Монастырской и Нечаевской отличался от многих других домов на этой улице единственно тем, что только возле его ворот было всегда людно. Даже сейчас в сильный мороз там стояли розвальни
