style="font-size:15px;"> Жена, узнав, что вместо отпуска случилась командировка в местность, которая еще на два часовых пояса восточнее, сосредоточилась, притихла, спрятала глаза. Они едва-едва с дочкой догнали папу на новом месте службы месяц назад, так на тебе – нашелся долгожданный покойник. Не шибко давно семейная жизнь в колею вошла и, уезжая, не утешал жену, ничем не обнадеживал: не на войну же улетаю, знает, за кем замужем. Да и чем ее утешить – пообещать раскрыть убийство? Дочке тоже разве объяснишь, чем мама расстроена… Прильнула кроха Юля-младшая к Юле-старшей, и замолчали обе.
Оставалось только сложить в бездонный портфель с командировочным барахлом фотоаппарат, рулетку, водку и бутерброды (спасибо благоверной, нарубила наспех), расцеловать насупленного ребенка, обнять растерянную жену, присесть на дорожку, получить контрольный поцелуй в маковку и, не оглядываясь, выйти к автобусу.
Вот и спрашивается: какого хрена на жену дулся, когда с прежнего места службы в Арканск убывал? – Она впервые мужа аж за пять часовых поясов провожала, а тебе, вишь ты, тревога ее какой-то неискренней показалась – это что же, волосы ей рвать на себе надо было? Оно понятно, пока сам рос, родители в связи с переводами не расставались. Но есть же и другие резоны – всякую женщину, занятую младенцем, неустроенность и неопределенность военного быта раздражает, настораживает и расстраивает. Чего же страшного в том, что оценка этих раздражителей у тебя с женой не совпадает? Ну, сменил я, следуя за отцом, четыре гарнизона и семь квартир, но ее семья тоже кочевала за военным папой, правда, квартир поменяла, слава богу, всего три, и все в пределах одной уютной Риги. Так это же не повод на жену дуться, сам же сколько сил положил, чтобы из прошлогодних хворей-болячек своих девочек – и большую и маленькую – вытащить.
Так какого же хрена теперь сетовать на недостаточность их житейской закалки – окрепли и догнали уже в Сибири, среди зимы прискакали, хотя могли и дальше жить в тепле и комфорте у бабушек, мужа и отца дожидаясь. Вот и нечего мудрить – сказать жене спасибо надо за хладнокровное здравомыслие. Но все равно есть в этом некая недоговоренность, невысказанность каких-то слов, которые, наверное, могли быть сказаны, но сказаны не были.
Поэтому есть и ощущение, что женой не совсем понят, а всякие непонятки требуют объяснения, оправдания. А где оправдание, там, вероятно, и вина – чья, порой не ясно, а в чем – и вовсе не ясно. И раз она есть, то необходимо понимание, а там и прощение. Но что прощать-то?
И чего это вопросы в голове так роятся, путаются? Собственные сомнения и домыслы где-то глубоко таятся, а вот доводы разума, которыми старшая Юлька руководствуется, на поверхности лежат, они простые и понятные. И не надо поэтому мнимую недолюбленность в себе лелеять, не надо терзаться тем, что полгода разлуки жена перенесла со спокойствием, неотличимым от равнодушия. Знает же она, за кого выходила замуж, и сам знал, кого замуж взял.
Но сдержанность ее все же почему-то расстраивает, и дочь вся в маму – такая же партизанка
