только мы устроились на холме, по дороге позади нас проскрипело колесо. Это прибыл колдун Вовка. Над ним в небе счастливо хохотала ведьмочка. В первый раз летит.
Я прилёг на траву. Люб тут же устроился в ложбинку между левой рукой и моим телом. Мама-кися стала расчесывать когтями мне волосы, а Вертик ревниво уткнулся под правую подмышку, вытянулся на брюхе и только прядал ушами. Напоминал, что их надо почесать.
Я помню времена, когда вместе с нами всё живое выходило на простор. Смотреть цвет папоротника. Уговорить домового поселиться в новом жилище. Поговорить с предками. Вспомнить родство. Теперь людей стало много, и мы показываем сны. Те, кто видит их, живы.
Луна наконец-то оторвалась от холма, и тут же в лесах с той стороны реки с рокотом пошли вверх меж деревьев тонкие белёсые ростки. Чуть выше крон деревьев они остановились, и головки папоротника взорвались синим туманом семян. Синяя луна продолжила свой бег, осветив, на том берегу группу монахов. Как обещали, они везли на телеге бочку. Эти монахи пришли сюда, в Империю, лет двести назад. Бежали от больной филетизмом – религиозным национализмом, румынской церкви. Принесли с собой самое дорогое – Устав Паисия Величковского об обязательном ведении службы на трёх языках. Часть ушла в Киев, но не найдя там вселенскости, бежала в Россию. Двое остались под Брянском, где основали Белобережский монастырь, остальные ушли в Оптину пустынь, а самые впёртые пошли путём Андрея Первозванного до Валдайских островов. К оставшимся здесь, что везли вино, уже бежали казаки и буджакские гагаузы – тоже когда-то покинувшие Румынию, православные тюрки Кантемира.
На нашем берегу возле ив стремительно взмыл в небо гороховый стебель. Вот он перечеркнул лик луны, поднимаясь все выше и выше к темным небесам. Стебель и рос, и цвёл, и стручковался, пока не занял все пространство небес. Уже через его ветви выглядывали луна и звезды… и вечность. Из пустоты космоса возникла рука и благословила нашу землю. Выщелкнула из стручка горошинку и исчезла.
Значит, будем жить.
Справа, со стороны Бендерской крепости раздались приветственные залпы турецких и шведских орудий. Там встречают праздник турецкие и русские солдаты, а шведы ещё и вспоминают своего беглого короля. Чего ему не сиделось в Бендерах? Кто его дома ждал?
Двадцатый и двадцать первый век ещё не поднимаются. Мало времени прошло для примирения.
Дедушка Сон выпустил полетать Жар-птицу, а китаец дракона, и они затеяли игры в переплетении гороховых ветвей.
– Клласива, – сказал Хуайбинь, – наса бамбука тозе лластет клласива.
Я перевернулся на живот и стал слушать землю. Она, торжествуя, рвалась навстречу новой жизни. Жаждала впитать и насытить собой семена.
В трансе дрёмы я чувствовал трясущийся от зависти куст бузины. Чубайс видел бесконечный сон, как его подельники без него обворовывают страны и города, сея страх и безнадёжность.
