в Польшу, чтобы перевести на родину останки Виктора де Сюрвиля, рыцаря.
На руках у дамы была по всем правилам оформленная бумага, которую она готова была предъявить всем и каждому. Но предъявлять ее было некому. Все были уверены, что приехавшие люди имеют право на вскрытие могилы, была бы охота. Заглянул в бумагу только ксендз, и то не из канцелярского рвения, а из-за исключительной настойчивости дамы. В бумаге она прозывалась ближайшей родственницей покойного и вдовой. Правда, фамилия у нее была не Сюрвиль, а какая-то другая. Но это все тонкости. Народ тут же прозвал ее «безутешной вдовой» и искренне сочувствовал ее горю.
Получив все эти сведения, княгиня Гондлевская ужасно всполошилась, считая, что обязательно должна принять француженку в замке. Ведь павший смертью юноша принадлежал к высокому роду. Всем этим желаниям князь дал жестокий отпор, сказав, что «это еще как посмотреть» и что быть может именно рыцарь и есть виновник смерти их сына Онуфрия.
– Знать их не хочу! Эти люди никогда не переступят порог моей обители! – громыхал он у себя в кабинете, но на следующее утро вдруг помягчел: – Не мешало, однако, чтобы кто-то из нашего дома присутствовал при выемке останков. Пусть это будет знаком примирения двух враждующих сторон.
Какие там «враждующие»? Слово Франция сейчас было святым для любого честного поляка, а князь Гондлевский не хотел подавать кому-нибудь повод подозревать себя в симпатии к этому выскочке саксонцу, которого Россия уже назвала Августом III.
Кроме как Ксаверию «примирять враждующие стороны» было некому. О дне и часе скорбной процедуры он был оповещен заранее.
«Вскрывать могилу… бррр… Это же надо такое удумать? Лежит в земле мертвец, ну, и мир праху его! Или польская земля хуже французской? И погода с утра не заладилась. Холодно, сыро… Промерзнет там до костей. И еще придется утешать вдову, которая будет непременно рыдать и заламывать руки. И вообще, кто вскрывает могилы зимой? Лета не могли дождаться, не терпится им. Ну вот, еще и снег пошел».
С такими мыслями ехал Ксаверий в тряской карете на кладбище. Грязь летела из-под копыт лошадей.
У костела молодого князя встретил ксендз. Снег уже валил как на Рождество, и ни какая-нибудь мелкая крупа, а полновесные пушистые хлопья. И сразу кладбище и аллейки меж могил приняли прибранный вид. Раскисшие в лужах листья опушились нарядным узором, могилы словно белыми полотнами прикрыли, в протянутой мраморной ручке ангела намело уже холмик – полновесный снежок слепить можно.
– Ох, как не хочется мне все это видеть, – пожаловался Ксаверий ксендзу.
– Вам это и не обязательно, – ответил священнослужитель, в голосе его прозвучало не только смирение, но и полное понимание. – Насколько я понял их сиятельство князя, вы только должны высказать соболезнование родственнице покойного. А сама процедура может происходить без вас.
– Так приезжая дама не жена Сюрвиля?
– Я
