переживаниях, в которые он не собирался меня посвящать, о тех страхах, в которых он не признался бы даже сам себе. Я любила его, любила всем сердцем, любила так, что невозможно подобрать слов, чтобы выразить силу этой любви.
Спустя почти три месяца Дима, несмотря на заверения врачей, что еще слишком рано, сказал мне собрать вещи, и мы уехали из больницы. Он все еще медленно двигался, и многие движения причиняли боль из-за нескольких переломов, которые заживали слишком медленно, но он наотрез отказался оставаться и дальше под наблюдением врачей.
Мы не вернулись больше в тот особняк, в котором провели некоторое время перед его отъездом в Швецию. Он привез меня в небольшой домик, находившийся в Московской области, но в полностью противоположном направлении. Этот домик не примыкал ни к одному из ближайших населенных пунктов, вокруг его окружал только лес, не было дорог, людей, вообще ничего и никого. Больше, чем по паре километров в каждую сторону нужно было пройти или проехать, чтобы наткнуться на подобные хутора. Этот дом не был похож на неприступную крепость, как особняк, нашпигованный охраной и камерами видеонаблюдения. Здесь было всего два этажа, по две комнаты на каждом. Рядом крошечная коморка для охраны и собачья будка перед входом.
Я так ждала момента, когда смогу заснуть где угодно, только не в палатах больницы с белыми стенами, что словно перестыла дышать от радости, когда Дима сказал, что мы уезжаем. Но каково же было мое разочарование, стоило мне понять, что стены нового дома ничего не изменили… Мне не удалось избавиться от тревоги, а Дима не стал таким, каким был прежде, до Швеции. Наоборот, мне стало казаться, что он отстраняется от меня все сильнее. Обнимая меня, мыслями он словно был далеко. Хотя моя безопасность стала для него навязчивой идеей. Мне практически не разрешалось покидать территорию вокруг домика, если я хотела встретиться с кем-то, то только в сопровождении охраны. Хотя мне и не с кем было встречаться… Оля с Ромой и Максим хотели приехать к нам, но Дима был категорически против, и мы встречались с ними только в Московских ресторанах, и то ненадолго, а потом снова возвращались к своему уединению. Хотя это уединение можно было назвать лишь моим, сам Дима уезжал довольно часто, всегда оставляя со мной двух или трех телохранителей. Помня о том, что произошло после того, когда я однажды ослушалась его приказа не отходить от охраны, у меня не было и мысли сделать это вновь. Я надеялась и ждала, что пройдет еще немного времени, и он сможет оправиться от произошедшего, начать жить нормальной жизнью, но этого не происходило… Когда мы были рядом друг с другом, все было замечательно, хоть и не было той открытости, как когда-то, но он был ласков, он любил меня также сильно, как и я его, но когда он уезжал… Я словно становилась пленницей, покорно ожидающей возвращения своего хозяина.
Я села на кровати, ладони были влажными от ощущения тревоги. Дима спал на спине, и в тусклом свете от ночника я видела четко вырисовывающиеся
