Я хочу, чтобы Сепп, Чандра и другие руководители групп увидели это и предложили свои идеи. Сегодня же поговорим об этом на очередном собрании лаборатории, а завтра попробуем смоделировать производственный цикл. Надо выяснить, реально ли это провернуть. Если да, то будут затронуты почти все подпроекты.
– Ну, я не вижу, почему бы этой идее не работать. Это просто базовый принцип, как конвейер. Только завтра я не смогу прийти… мне нужно ехать в Нью-Йорк. И я не знаю точно, когда вернусь.
У Шумахера были добрые голубые глаза, которые в некоторых ситуациях становились совсем не добрыми. Вот как сейчас.
– Нет-нет, девочка, ты должна быть здесь, раз сама все затеяла. У меня пятнадцать инженеров, и я не стану просить их переделывать все разработки из-за какой-то случайной идеи, ради которой и собираться не стоит. Что за такие важные дела у тебя в Нью-Йорке?
– Семейные, – ответила Стата, хотя и понимала: объяснение никуда не годится, наука такого уровня и ее подчиненное положение исключают семейные дела. Она почувствовала, что краснеет; это было все равно что оправдывать невыполненное домашнее задание похоронами бабушки.
Все так же буравя ее взглядом, доктор скривил рот, пожал плечами и проговорил:
– Ну что ж, по крайней мере, доведи до ума презентацию. Попробуй поговорить с Лю – может, она поработает над этим, пока тебя не будет.
Вечером в поезде Стата снова и снова прокручивала в голове этот и другие разговоры с коллегами. День был ужасный: самый крупный прорыв в ее карьере и самая значительная – если все подтвердится – идея, какая только могла прийти ей в голову, обернулись катастрофой. Моксели. Теперь все их так называли: новости распространились по «Эшеру» как пожар. В ее крошечный кабинет набились едва знакомые люди, упрашивая ее показать ту самую анимацию, задавая вопросы, на которые у нее не было ответа, чтобы, в сущности, присвоить ее идею и опробовать на собственных машинах, отнять у нее работу. И Шу, конечно же, поощрял этот процесс, распространял повсюду вести и, кажется, даже начал оттеснять ее от проектировочной деятельности. Хотя нет, он бы так не поступил, но за плечами у него были два развода – наглядное доказательство того, что работа для него всегда на первом месте. Он знал: нужно ковать железо, пока горячо; если до такого додумался обычный аспирант, то где-нибудь в Германии, Китае или Японии какой-нибудь его коллега уже идет по тому же пути.
А ее там не было, она осталась в стороне от самой увлекательной части инженерного искусства – того момента, когда схема превращается в реальный объект. То, что называется «менять мир». Вместо этого она ехала в Нью-Йорк на этом долбаном поезде, потому что ее отец отчего-то слетел с катушек и пропал, хотя всю жизнь был само благоразумие.
В Спрингфилде она даже выскочила из поезда и одну невыносимую минуту стояла на платформе, но когда двери стали закрываться, вскочила обратно; этот прыжок был вызван не только сокращением хорошо натренированных мышц – ею двигало чувство вины. Она находилась в Кембридже,
