по полтуши барана.
Мы помогаем охотникам снять добычу. Лагерь оживляется. Вспыхивает обновленный костер, гремит посуда. От радости не знаем, куда посадить Лиханова и Василия Николаевича. Они принесли в лагерь запах свежей баранины, растревожили наши аппетиты. Да разве только наши? Посмотрите, как Кучум нацелил глаза на куски, облизывается, сгоняя с губ набегающую слюну.
Над огнем повис тяжелый котел. Пополз по тайге запах парного мяса. Люди повеселели и оттого, что наконец-то найден перевал, и оттого, что к ужину будет наконец подана ароматная баранина именно в этот торжественный день! Тут уж было за что выпить по стопке коньяку.
Я не ошибусь, если скажу, что среди парнокопытных зверей, заселяющих обширную Сибирь, мясо снежного барана по вкусу не имеет себе равного. В нем к знакомому запаху обыкновенной баранины примешивается тонкий, свежий аромат альпийских лугов.
Мы долго сидим за ужином. Над лагерем трепетно и ярко мерцают звезды. Дремлют утесы-великаны. Молчит, задумавшись, старушка тайга. Живет только костер да людской говор… Вот когда я за много дней нашего путешествия усну спокойно, с полным сознанием того, что наши усилия увенчались успехом.
– Ты что-то, Улукиткан, грустный? Нездоров, что ли?.. – спрашиваю я старика, когда мы остаемся вдвоем у затухающего костра.
Он смотрит на меня спокойно, но глаза печальные. Молчит; хмурятся густые брови. Мысли где-то далеко. Но вот морщины на его лице как бы оживают.
– Улукиткан обещал тебе показать перевал? Показал. Теперь сердце старика не болит, можно оставить твой табор. Стар я идти дальше. Зачем уносить свою могилу так далеко от мест, где вся жизнь…
– Неужели ты, Улукиткан, решил нас покинуть? Ты же хотел на перевале поохотиться за бараном… – перебиваю я его.
– Человек хочет много, да руки короткие. У оленя одна думка – ягель; у меня одно горе – старость. Куда мне с ней идти? Кому надо мое горе!
– Ты плохо себя чувствуешь? Скажи, что болит, я дам лекарство, а утром вызову по радио врача.
– Нет, не надо. Сколько латок ни клади на старые штаны, они новыми не будут.
– Почему же ты так вдруг засобирался?..
– Далеко уйдем – не выдержу, опять беды со мною наберешься. Отпусти старика. – И он строгим, просящим взглядом посмотрел на меня.
Рядом гасли последние вспышки костра. От реки полз туман седыми лохмами. Наступило самое глухое время ночи: без звуков, без шороха, и только где-то за темными грядами лиственниц невнятным шепотком играли бубенцы да изредка властно ухал филин.
Мы оба молчим. Меня этот разговор застал врасплох. Я не ожидал, что старик преподнесет мне такой неприятный сюрприз. Ведь и ему не так легко проститься с нами. И мне невольно вспомнился наш длинный тяжелый путь по скупой, забытой людьми земле: купуринские наледи, пурга на перевале, сон под снегом. Мысль о том, что нас покидает человек, которому мы все обязаны своим успехом, а я и жизнью, – больно сжала сердце.
Но
