интересен по теме, но написан слабо, драматизм переживаний попа неясен, не написан фон, а диалог неинтересен. Попробуйте написать что-нибудь другое“». Нет сомнения в том, что ответ А. М. Горького в то уже далекое время заставил двадцатишестилетнего впечатлительного Антона Семеновича пересмотреть свои ближайшие планы стать писателем. А в описываемой выше сцене Галину Стахиевну поразило следующее признание Антона Семенович: «Я очень благодарен Алексею Максимовичу за его прямоту. Гораздо проще было написать ни к чему не обязывающий нейтральный отзыв, и вышел бы из меня неудачный писатель, а сейчас я неплохой педагог и люблю свое дело. Трудно сказать, что к лучшему, что к худшему: были бы у меня книги, пусть даже удачные, но не было бы моих замечательных горьковцев… А с ними и о них можно и книгу написать».
Между тем сцена свидания Г. С. Салько и А. С. Макаренко в день юбилейного торжества продолжалась. Очарованная праздничным вечером, Галина Стахиевна с восторгом вспоминала:
«В 11 часов плавные звуки вечернего сигнала: „Спать пора, спать пора, колонисты, день закончен, день закончен трудовой…“ – и погасли огни колонийского праздника, и, замирая в далеком эхе, унесли радостный шум юношеского веселья. В сгустившемся мраке звездное небо ласковее замигало над колонией тонкими длинными лучиками, и слышнее стали бесшумные шорохи ночи. В этом уютном теплом мире безмятежным сном спала молодая сила горьковцев, надежно защищенная волей и разумом сильных людей, которые „так отлично умело любили и требовали“. Но сколько надо было положить героического труда и самоотверженности, растворенных в мгновениях будней, чтобы создать этот жизнерадостный пафос детского труда, отдыха и покоя!»
Торжество для взрослых продолжилось в квартире Елизаветы Федоровны Григорович. Ужин, прогулка в палисаднике у домика хозяйки. Антон Семенович увлек всех спорами о литературе. Говорил он «то совершенно серьезно, то в парадоксально острой форме, придававшей особую выразительность его мыслям».
Далее Галина Стахиевна пишет, что Антон Семенович говорил о гениях русской литературы, которые «всегда преодолевали современные им стилистические каноны и находили новые блестящие формы». И тут же, полушутя, добавлял, что «Диккенс не только закрепил на долгие годы сентиментально-слащавую манеру своего века, но обесцветил и утопил в ней свой гений». И, «весело смеясь, доказывал, что любовные драмы дворянских пар кажутся ему драмами благоустроенного заповедника, хорошо обеспеченного кормами». Эти слова, писала Галина Стахиевна, для присутствующих друзей-педагогов «было неожиданно занятно слушать». В этих шуточках звучало «непреклонное требование новых форм советской лирики и романтики. Требования эти Антон Семенович, с присущим ему чувством ответственности за всякое дело, обращал, прежде всего, к себе. Он напряженно искал в то время фабульных, стилистических и сюжетных выражений для создания книги».
Короткая летняя ночь подходила к концу. Спать было уже некогда,
